Анатолий Подшивалов - Миллионщик

— Господин ротмистр, эти ручные бомбы вовсе не немецкое изобретение, а русское. Приедете, посмотрите на ящик, откуда их брали – там русская маркировка «РБСП-1».

— И что сие означает, ваше превосходительство? Простите покорно за любопытство…

— Ничего секретного, просто «Ручная бомба Степанова-Панпушко, тип 1», в просторечии – «лимонка», есть еще тип 2 – побольше и с рубчатым корпусом, – объяснил ротмистру на всякий случай, вдруг в будущем жандармам попадется «ананаска» и его подчиненные возьмутся их так же лихо кидать, как сегодня.

Впрочем, долгого рассказа-инструктажа не получилось, через четыре-пять верст показались ворота с массивными столбами и караульными будками, у которых стояли часовые, вооруженные винтовками. Я, было, подумал, что сейчас часовые преградят нам дорогу, а из караулки, вызванный тревожной кнопкой, вылетит дежурный полувзвод, чего доброго, с пулеметом. Но, ничего подобного не произошло, часовые так и остались стоять истуканами (а вдруг это чучела, нет, вроде луком от них разит), никто ниоткуда не выскочил и жандармы, слава богу, беспрепятственно проехали во двор. Посмотрел на так называемый «дворец» – обычное здание в дачном стиле эклектической архитектуры: [92] Эклектика – смешение стилей, было модным в конце XIX, начале XX веков. Подразумевало причудливые формы, башенки, галереи, витражи, в общем, все, что душа пожелает. Нашло отражение в стиле ар-нуво, он же модерн, он же югенд-стиль. террасы с причудливыми деревянными решетками, как бывает в грузинских домах, готическая башня в углу здания, основное одноэтажное здание в виде нагромождения помещений, соединенных переходами и переходящих друг в друга, как на картинах Эшера. Пока я разглядывал здание и думал где же вход – там было минимум четыре двери, не хотелось бы идти через кухню, или помещения для караула и слуг, может, все же, кто-то встретит нас, на крыльце террасы появился довольно высокий, начинающий полнеть человек в статском сюртуке с удлинённым лицом, украшенном усами и бородкой, со светло-русыми волосами и начинающейся лысиной.

— Что вам угодно, господа? Почему вы врываетесь во дворец великого князя без приглашения?

— Я – князь Александр Стефани-Абиссинский. Простите, с кем имею честь говорить?

— Статский советник Владимир Ясонович Алышевский, лечащий врач великого князя Георгия Александровича. Ваша светлость, не угодно ли вам объяснить, зачем здесь жандармы и какова цель вашего прибытия?

Да ты борзый, как я погляжу «не угодно ли вам» и «цель прибытия», думаешь, ты за спиной великого князя как у Христа за пазухой? – подумал я, а вслух произнес:

— Господин ротмистр, будьте добры, подойдите сюда, пожалуйста, – достал из заранее приготовленной папки «волшебную бумагу» и обратился уже к Алышевскому. – Вот мои полномочия, ознакомьтесь с документом из моих рук, пожалуйста.

Поднес к лицу Алышевского документ, ротмистр мне был нужен, чтобы лекарь не выхватил бумагу из моих рук, я его заранее предупредил о такой возможности. Смотрю, по мере чтения, спеси у Владимира Ясоновича значительно поубавилось.

— Как видите, полномочия у меня практически неограниченные. Но, прошу заметить, мы сюда, как вы изволили заметить, не «врывались», а просто вошли, из чего можно сделать вывод, что охрана Георгия Александровича поставлена из рук вон плохо. Поэтому моя охрана возьмет усадьбу под свой контроль, благоволите дать указания о размещении и питании подразделения, а потом я хотел бы поговорить лично с вами. Георгия Александровича беспокоить не надо ради сохранения его здоровья, в чем, вы, как врач, надеюсь, заинтересованы. Или это не так?

Пошел посмотреть, где разместили жандармов, если вдруг потребуется их помощь. Заодно узнал, что охрану несут шестеро гвардейцев под командованием фельдфебеля, который вскочил при нашем появлении, вытаращив глаза, и даже отрапортовать от страха не смог. После того, как я убедился, что конвой размещен и дана команда на кухню, попросил Ардабадзе дать команду кому-нибудь из его унтеров погонять зажиревшую охрану и провести учения по отражению нападения на территорию усадьбы. Затем пригласил Алышевского для разговора в его кабинете или другом месте, где нас никто не услышит и не побеспокоит.

— Итак, Владимир Ясонович, что вас подвигло похитить великого князя из Ливадии?

— Ваша светлость господин действительный статский советник..

— Наедине можно просто Александр Павлович, так в чем же причина, ответьте, пожалуйста, Владимир Ясонович.

Дальше последовали пространные рассуждения Алышевского о том, что он нашел неправильным лечение великого князя в Ливадии, где климат не в пример хуже, чем в Аббас-Тумане, о его полном расхождении во взглядах с профессором Ивановым, которого он назвал «солдафоном в белом халате», о вредных порошках, которыми каждый день три раза пичкали Георгия, о том, что Иванов отменил вино и пиво, чем вызвал недовольство августейшего пациента и много других претензий, вплоть до качества блюд, приготовленных в Ливадии.

— Постойте, Владимир Ясонович, – прервал поток словоизвержения недовольного эскулапа, – давайте посмотрим историю болезни Георгия Александровича и лист его назначений.

— Простите, Александр Павлович, какую историю? Если вы про скорбный лист, то для высокопоставленных пациентов он не ведется, у нас нет ординаторов и профессорских обходов. Аббас-Туман – это не клиника, а скорее санаторий, где больным поправляют здоровье естественными, природными методами, а не непонятными порошками.

Я объяснил, что для высокопоставленных пациентов как раз и должны вестись ежедневные [93] Это правда, ничего не велось в том смысле, что мы называем историей болезни, делались какие-то разрозненные заметки, а систематических записей у Алышевского не было – по течению заболевания у Георгия записей вообще никаких нет за три года – с 1892 по конец 1894 гг. записи по их самочувствию и лечению и что это за санаторий, где лечат инфекционного тяжелобольного, между прочим, опасного для окружающих.

— Вы что, доктор, хотите сказать, что открытую форму туберкулеза можно вылечить сквозняками и холодным воздухом?

— Ваше превосходительство! У меня есть записи, но они носят дневниковый характер, там много личного. И, осмелюсь, сказать, что многие европейские авторитеты выступают за пользу горного воздуха, например, Швейцарии.

— Эти самые европейские авторитеты сейчас в очередь стоят за теми «непонятными порошками», что вы с такой легкостью отвергли. Если в Швейцарии такой целебный воздух, то, наверно они бы не стали их покупать за довольно большие деньги золотом, а лечили бы только бесплатным воздухом? Скажите, сколько лично вы вылечили больных бугорчаткой холодным воздухом и сквозняками, следуя вашей доктрине? Да и вообще, конечно, вряд ли суд примет во внимание какие-то разрозненные записи личного характера.