Валерий Красников - Кроманьонец [litres]

Хорошо лежать на шкуре у тихой реки, слушать птичий пересвист, смотреть на колосистую траву и прихлёбывать свежее молочко… А ещё приятнее было смотреть уныло бредущих по высокой мокрой траве пастухов во главе со злобным верзилой. Конечно, я им сочувствовал. Провести ночь в сыром лесу разве что врагам пожелаешь, но ведь все слышали моё пророчество! Говорил для всех: «Духи будут злиться…» И что? Назовите меня очковым медведем, но на душе было радостно. А раз хорошо на душе, то и красота! И мокрый лужок, и облачное небо, и пастухи…

Уро всё испортил. Смиренно подошёл и спросил:

– Как построить дом для травы?

Пришлось объяснять. Эх…

В прошлой-будущей жизни, когда я обозвал очковым медведем одного мутного коммерсанта, шагу не ступающего, чтобы не обмануть, все, кто его знали, сразу же поняли, что именно я имел в виду…

В 1991-м инфляция сожгла все мои сбережения. По старинке что-то хранилось на сберегательной книжке, что-то – в облигациях. По меркам 1980-х – много. А тогда всё закружилось, перемены в жизни происходили так быстро, что я ни черта не понимал. Да и годы уже сковывали, утратил я былую остроту ума. Семья была большой, и по привычке заботился обо всех я. Всем несладко жилось.

Помню, сижу в кресле, держусь за голову и размышляю: «Начинал зарабатывать не зарплату, а серьёзные деньги, когда за это легко можно было угодить за решётку. Без опыта, капитала и связей. А сейчас и опыт есть, и связи…» Стал обзванивать старых знакомых. В том числе набрал Витьку, который работал директором на заводе «Продтоваров». Поговорили о том о сём. Дал ему понять, что тема нужна, чтобы денег поднять. Через неделю он перезвонил. Сказал, что есть для меня квота на сто тонн смеси для блинчиков. Платить нужно безналом и лично Витюше откатить наличными столько же. К вечеру, побывав на городских рынках и гастрономах, понял, что процентов шестьсот на этой муке поднять можно. А на следующий день пошёл к Андрюше-коммерсанту. Договорились обо всём. Безнал ушёл, оставалось съездить на завод и привезти оттуда товар. Это я сделал. Поти рая в предвкушении заработка руки, поехал на встречу с коммерсом.

Тогда ещё деловые люди не прятались друг от друга по офисным норам и загородным особнякам. В уютном ресторанчике к обеденному времени собирались знакомые компании, чтобы поделиться новостями, провернуть какую-нибудь сделку. Я поздоровался с «бизнесменами», сел за столик. Андрюха тут же убежал в туалет и сидел там минут двадцать. Тоха, общий знакомый, по этому поводу пошутил, что, мол, жлобы и с дерьмом расстаются долго и неохотно. Когда мой партнёр вернулся, я сразу не стал говорить о деньгах. Выпили по сто граммов, закусили. Я как бы невзначай заметил, что работа сделана, пора бы и рассчитаться. На что Андрюха ответил:

– Я деньги дал, и наликом, заметь, немало! Продай теперь всё и забери свою долю.

Народ за столом стал улыбаться, а шутник Тоха, не выдержав, по этому поводу нашёлся с комментарием:

– Ты, Андрюха, как медведь в малине…

Он хотел сказать что-то ещё, но я не выдержал и от досады поддакнул Тохе:

– Да, да, медведь… очковый…

Смеялись за столом долго, и сам Андрюха – до слёз. Муку ту продать мне всё-таки пришлось. Очень деньги нужны были. А прозвище то потом ко многим прилипало. Время, наверное, такое было, когда всё дерьмо из человека напоказ лезло.

Стремительно летело время. Отлил ливнями июль, и холодными ночами и зябкими рассветами проносились тёплые августовские деньки. Когда гремело в небе, Уро, как ребёнок, прибегал ко мне с одним и тем же вопросом: «Почему духи злятся?» Я утешал его, объясняя, что им теперь нужно время, как некоторым людям, чтобы успокоиться. В августе гроз не было, и вожак пастухов немного повеселел.

Пока на окраине дюны, её южном склоне, ставили каркас сенника, я работал вместе с пастухами. Но когда пришло время делать из лещины плетёные стены и резать тростник для крыши, занялся более важным делом. Пришло время отлить серпы, чтобы жать траву, сушить сено. А для начала нужно было нажечь угля.

Как-то само по себе получилось, что в помощники мне подрядился Туро. Вместе рубили небольшие деревца, таскали их к дюне и пережигали в ямах. Потом занялись изготовлением форм и плавкой самородков. Пока мужчины строили сенник, мы выплавили из самородков заготовки и отковали пять серпов. Когда пастухи попробовали ими жать траву, сразу же позабылись и горести, и печали. Хоть и слушались они меня теперь, но не только работали, но, казалось, и жили не «из-под палки». После первого «сенокоса» все поняли, что сенник не будет пустовать и стадо переживёт зиму. Обычно они оставляли на зиму одну дойную козу, пуская под нож всё поголовье.

До осени мы с Туро сделали десяток топориков и пять мотыжек, количество проколок и игл уже не упомню. Делали проволоку из остатков меди. Жаль, конечно, что медные изделия во всём уступали моим первым. Я надеялся, что когда-нибудь найду руду с высоким содержанием примесей цинка. Ведь удалось это похитителям Утаре! Кстати, она эти месяцы стала для племени добытчицей. Каждый день охотилась с луком.

В ближайшие планы я наметил сплавать к камням, где роились пчёлы. Из остатков воска уже ничего не лепилось. Та масса, что многократно выплавлялась из форм, начала крошиться.

Когда накрыли сенник тростником, от вида гигантского, по меркам этого мира, сооружения в душе расцветала гордость, что смогли построить шестисоткубометровое хранилище!

Мне осталось сделать деревянные грабли, чтобы собрать с луга «накошенную» траву. Заготовки мы с Туро уже настрогали, а скрепить их я решил с помощью медных гвоздиков, хотя поначалу думал обойтись только клеем.

Второй день расковываю медь в проволоку и любуюсь сенником. Получив от меня в подарок медные топорики, мужчины-пастухи ушли в горы искать медь. Я попросил их подбирать любые необычные камни.

Солнце взошло и уже ласково грело, высоко повиснув в прозрачной синеве. Подошла Тано. Услышав тяжёлые шаги, я оторвался от работы и посмотрел на мать Туро. Черноволосая, кареглазая, её можно было назвать симпатичной, если бы не выступающие вперёд зубы. Когда Тано была серьёзной, в её глазах стояла грусть, но сжатые губы и узкие скулы ошибочно формировали мнение, что она зла. А когда женщина смеялась, то и вовсе смотреть на неё было неприятно, до мурашек по спине.

– Лоло, посуда твоя нужна… – Голос же у Тано звучал звонко и был приятен для ушей.

Мои горшки пастухи оценили. Жаль только, что никто из них так и не попробовал вылепить что-нибудь самостоятельно.

– Я слышу тебя, Тано. Сейчас принесу.

Несколько мисок я мог им отдать, но одной заботой стало больше. Пока тепло, не мешало бы пополнить запасы посуды…