Владимир Аренев - Ведьмачьи легенды

– Ну наконец-то! – Лютик вздохнул, уселся на стул, и вытянул ноги. – Поздравляю! С чувством юмора у вашей расы всегда было не очень-то…

– Придурок, – с чувством сказала Торувьель. – Bloede arse.

– Не без этого, – согласился Лютик, рассеянно любуясь гладкими и мокрыми черными прядями, облепившими высокую бледную шею и острые плечи, – но, знаешь, Торувьель… мне и правда жаль, что вы уходите. Без вас будет… пресно.

– Зато нам без вас, наконец-то…

– Это ты сейчас так думаешь. Нет, погоди, Торувьель. Va’esse deirdeadh aep eigean. Верно. Что-то всегда кончается. Это… нормально. То, что уходит магия… уходит волшебство… наверное, это правильно. Магия не для людей, знаешь ли. Вам, народу гор, с ней управиться проще. Я даже думаю, она не уйдет совсем. Окончательно. Что-то останется, какое-то эхо. Напоминание о несбыточном. Тоска.

– Так вам и надо, – мстительно сказала Торувьель, выпростав из лохани длинную белую ногу и шаря ею в воздухе в поисках опоры.

– Все эти… расфуфыренные чародейки. Важные чародеи. Будут надувать щеки… делать вид, что им все еще доступно то, что недоступно другим. Будут опускаться до дешевых фокусов. В конце концов станут всего лишь комичными фигурами. Клоунами. Это грустно.

– Почему?

Нога нащупала опору, Торувьель выпростала вторую – что неудивительно, такую же белую и длинную; Лютик наблюдал за ней искоса, как за диким зверьком – чуть другие пропорции, чуть-чуть длиннее там, где у наших женщин коротко, чуть-чуть тоньше, где у наших женщин широко… Когда они уйдут, наши женщины начнут подражать им, истощать себя диетами в погоне за недостижимым идеалом. Тянуться кверху. Наращивать каблуки. Утолщать подошвы.

– Ваши чародеи… они слишком много на себя берут. Думают, они умнее всех. Думают, мир принадлежит им, а остальные – сырье, пыль под ногами. Так им и надо!

Торувьель обернула полотенце вокруг бедер и энергично встряхнулдась.

– Вынужден признать, ты права, Sor’ca. Наши чародеи… слегка зарвались, скажем так, и это… я думаю, им еще отольется, и очень скоро. Но дело не в этом. Дело в том, что… там, где была возможность, ее не будет. Где было обещание – оно исчезнет. Где была надежда, будет только тщета. Зов останется без ответа. И сколько бы мы не задирали головы, как бы не вглядывались в пустоту, она останется пустотой. Тонкие сферы… будут молчать. Боги… уйдут? Кто останется? Не будет ли нам… одиноко?

– Может оно и к лучшему, – теперь она, белая и тонкая, точно свеча, стояла у лохани, узкие ступни – в натекшей луже воды, – вы, Dh’oine, никого не терпите рядом с собой. Рано или поздно вы вытесните всех. Всех, кто остался. Краснолюдов. Низушков. Сирен. Последних дриад. Все вынуждены будут уйти, или, если они любят ваш мир, а есть и такие, маленький розовый Dh’oine, прятаться по углам, дичать, превращаться в нечисть, в буку из детских сказок, в тень за спиной. Страшную тень, Ard taedh, учти это. Потому что любая тень за спиной в конце концов становится страшной!

– А разве вы, народ гор, терпите кого-то рядом с собой?

– Всех, кроме вас, – она яростно отбросила полотенце и теперь стояла в дрожащем свете масляной лампы совсем голая, беловато-смуглая, казалось даже, полупрозрачная. – Всех кроме вас. Мы так надеялись… что вы сами себя истребите в этой проклятой войне, а мы вам… немножко поможем, вот и все.

– Совсем немножко, – пробурчал он, отводя глаза.

Потом поднялся, по-прежнему глядя в сторону.

– Постель в твоем распоряжении. А я пойду в залу, посижу у очага. Ночь – славное время для менестреля. Может, удастся дописать главу трактата. Хороший, между прочим, получается трактат.

Эльфка тоже молчала, мокрая прядь волос лежала у нее на плече, точно черная змейка.

– Завтра допишешь.

– Я… не ошибся в твоих намерениях?

– Полагаю, нет. – оставляя мокрые следы, она подошла к скрипучей постели, знавшей тысячи объятий, и улеглась поверх одеяла, закинув руки за голову, – Caemm a me, маленький Dh’oine.

– Хм… а ты не удавишь меня в постели, а?

– Не ручаюсь…

– Надеюсь, это случится в порыве страсти, – сказал Лютик.

Она и сама была холодная и мокрая, точно водяная змея. И такая же опасная.

– Скажи, – а вот ладони у нее были горячие, и дыхание, которое трогало его щеку, тоже было горячим, – а ты правду сказал… насчет эльфок?

– Нет, – соврал Лютик, – нет. У меня никогда не было эльфок.

– Я тоже первый раз с таким как ты, – она приподнялась на локтях, заглядывая ему в глаза. В зрачках у нее сошелся в ослепительную точку свет лампы, которую он не успел задуть.

А вот она, подумал он, уж точно не врет.

– Прекрасный корабль, – Торувьель брезгливо переступила через грязноватую лужу на брусчатке. – Это будет прекрасный корабль.

– Наверняка, – вежливо согласился Лютик. Еще бы, любой корабль, который готов увезти ее от вонючих Dh’oine – прекрасен. Надо же, а на какой-то момент этой ночью ему показалось…

– Белый и легкий, как… чайка, как… белая раковина… такая, полупрозрачная, светящаяся изнутри. Корабли вообще прекрасны, верно? Чистые… От них пахнет дегтем. И деревом. И солью.

– Деготь стерилизирующе средство, – согласился Лютик, – коновалы готовят на его основе чудодейственную мазь. Очень помогает при воспалительных процессах. Вытягивает гной, и…

– Тьфу. Почему ты должен обязательно все опошлить? И почему тут так воняет?

– Потому что город. Большой город. Пятнадцать тысяч человек, не кот наплакал. А люди, Elaine, едят, пьют, а потом испражняются. Эльфы – нет? Или, извиняюсь, испражняются исключительно нектаром?

– Эльфы не живут в городах, начнем с этого. Как можно жить в такой грязи и скученности?

– Но ведь Шаэрраведд?

– Это не город, – раздраженно сказала эльфка, огибая очередную лужу, – в вашем пошлом смысле слова это никакой не город. Это дворец. Место паломничества. Место для любования. Место для встреч. Место для красоты. Для любви. Он вставал посреди леса, как цветок. Он и сам был цветком. Прекрасным цветущими садом. Он…

– Понял-понял.

И разумеется, там была прекрасная канализация, добавил он про себя.

Сам он вдыхал городские запахи не то, чтобы с удовольствием, но с некоторой ностальгией. Пахло не только застоявшейся сточной канавой. Из пекарни тянуло свежевыпеченным хлебом: прекрасный, теплый домашний запах! С рыбного рынка, расположенного близ порта, легкий ветер доносил запах свежей рыбы (несвежей, впрочем, тоже). В ближайшем таверне уже с утра готовили суп дня: моллюски, решил Лютик, потянув носом, и морские раки, и дорада… Надо будет зайти на обратном пути, знаю я этот таверну, рыбные блюда у них замечательные просто.

И война закончилась. Как хорошо, что можно думать о рыбном супе, а не о голоде и смерти, и впереди еще много времени и все страхи позади. Пусть даже такой ценой, но закончилась, и можно жить дальше. Я трусливый пораженец. Я сам себя вздернул бы на ближайшем суку, если бы подумал что-то в этом роде перед, скажем, Бренной… Нет, будем честными. Не вздернул бы. Ну да, есть ситуации, когда поступаешь… как поступаешь. Потому что иначе нельзя. Потому что друзья твои – тут, а враги твои – там. И если ты не поднимешь свою задницу и не встанешь рядом с друзьями… плечом к плечу… ну ладно, хотя бы если не прикроешь им спину… перестанешь себя уважать.