Александр Забусов - Уходящий тропою возврата [litres]

– Да вот, сходим еще на пост, который на задах городища выставлен, да спать пойдем. До рассвета еще часа четыре осталось. Выспимся.

– Ну-ну, – зевком попытался свернуть себе челюсть северянин.

Проследовали вдоль частокола, уже наблюдая бойца, вглядывавшегося с вышки за пределы охраняемой зоны. Пост выставлялся для наблюдения за лесом, всегда считался спокойным местом дежурства. Что-то привлекло внимание воина.

– А-акхр! – глухо сделал последний в своей жизни выдох караульный.

Оба уставились на оседавшего на деревянный помост, смертельно раненного стрелой русича.

– Ну ни хрена ж себе! – только и произнес Мишка.

Прямо у них над головой на обструганные верхушки карандашей частокола упали с пяток арканов, затягивая на петлях удавки. За забором послышались возня и негромкое скребание ног по ошкуренной от коры округлой поверхности. Оба спинами вжались в скользкую от росы поверхность стены, освободили клинки из ножен, замерли в ожидании, наблюдая за верхним срезом частокола. Через считанные секунды над ним показались головы в малахаях. Враги огляделись по округе и, не заметив никакого шума, стали перелезать внутрь огороженной территории.

Первый же спрыгнувший во внутренний периметр приземлился спиной к хазарину. Савар не дал ему времени разогнуться, всадил нож в основание черепа, так, в полуприсяде, и завалил половца на землю. Набрав в легкие побольше воздуха, шад набросился на следующего гостя, срубил с плеч голову. Рядом Мишка расправился со своим головорезом, а шустряка, вычислившего засаду и попытавшегося нырнуть обратно за частокол, в последний момент стащил за ногу на свою сторону, при этом другой ногой получив чувствительный пинок в челюсть. Вместе и завалились под забор, схватившись в рукопашной потасовке, оба потеряли в темноте клинки.

– Тревога! Тревога, половцы! – крики Савара разрушили тишину ночи.

Через частокол забора больше никто не пытался перелезть. Шад рубился сразу с двумя степняками, уворачивался от наскоков, юлил, сам устремлялся в атаку, умело работая клинком. В отличие от половцев, схватившихся с ним, школу сабельного боя он прошел у настоящего мастера клинка. На телах степняков можно было заметить следы порезов и крови.

Мишка со своим противником катались по земле, тискали друг друга, лягались и царапались. Русич был на голову выше своего оппонента, но тот оказался проворней и изворотливей. Извиваясь в медвежьем захвате, обеими руками схватил за горло Михаила, изо всех сил стал душить его. Давно слетевшая с головы шапка открыла перед взором богатство волос, заплетенных в множество тонких косичек, обрамлявших юное лицо половчанки, показала ее дикую, необузданную красоту в холодном свете луны. Борясь за каждый глоток воздуха, он, может, от безысходности положения приник губами к губам девушки, впиваясь в них поцелуем. Скорее всего, сработала неожиданность действия уруса и ее женское начало, хватка ослабла. Втягивая воздух носом, Мишка почувствовал запах женщины, смешанный с запахом конского пота. Амбре убийственное. Успел отстраниться, что было сил нанес кулаком удар в лицо своей противнице, отключая ее сознание.

– Тревога! – снова послышался призыв шада, имеющего теперь в противниках только одного степняка.

Северянское городище растревоженным ульем ожило в ночи. По всей территории метались люди, в поисках врагов освещая факелами пространство между внутренними постройками детинца. На стенах замелькали лучники, в любой миг готовые выпустить стрелы по назначению. За частокол к деревенским подворьям выдвинулись два десятка воев, с целью произвести эвакуацию, если таковая еще возможна. Галдеж и выкрики команд слышались отовсюду.

– Пора и нам, боярич, – тронул за плечо хазарин.

– Что с ней делать?

Удар оказался силен и пришелся в нужное место, половчанка с трудом приходила в сознание. Шад сделал шаг к распростертому телу девушки. Мишка не мог видеть, как исказилось ненавистью его лицо. Сабля с легким шелестом покинула ножны, ее острие вонзилось в грудь ночной разбойнице, c легким треском распарывая материю одежды, заставляя тело дернуться в предсмертной судороге, заскрести конечностями по вытоптанной траве. Половчанка затихла навсегда.

– Так будет лучше. Идем!

С тех пор как появилась перспектива грудь в грудь схлестнуться с половцами, шад Савар переменился, посветлел лицом, кураж разбудил в нем зверя, готового мстить за поруганный родной кров, за погибших родичей. При одной мысли о мести в нем бурлила кровь.

Шум и колготня разбудили забытого кем-то в деревне вестника нового дня.

– Ку-куреку-у!

Крик петуха в середине ночи словно прорвал нарыв на теле северянского селища, и стук множества копыт лошадей выплеснулся гноем на деревенские улицы.

– Половцы-ы! Отходи к изгороди!

Призывными криками переплетались голоса славян.

– Ур-ра! Ур-ра-а-а!

Вторила им темная масса заполонившая проходы между изгородями, растекаясь по подворьям, без разбора кромсая саблями всех, кто не успел отойти к детинцу.

– Ур-ра-а!

Темные тени тяжелой каплей упали на бегущих из последних сил смердов, оравших в бессилии, уже понявших, что им не успеть укрыться от неотвратимости. Сбивая лошадьми, втаптывая в пыль тела, срубая тех, кто попытался ускользнуть в сторону от живого лемеха, острой стали над головой, кочевники рвались внутрь укрепления.

– Закрывай ворота! Закрыва-ай!

Впустив всех, кто оказался рядом, и предоставив судьбе неудачников, тяжелые дубовые створы со скрипом встали в ступоры, отделяя два разных мира друг от друга. В надвратные пазы четверо бойцов с натугой вбросили бревно, окончательно запирая их. И ворожья капля, разбившись о стройный частокол, растеклась вдоль него. Засвистели в ночном небе выпущенные из луков стрелы, с глухим стуком впиявливаясь в струганные карандаши ограждения, мягко разрывая человеческую плоть.

– Ур-ра-а! – Половецкий боевой клич, казалось, слышался повсюду.

Славяне только сейчас со стен заметили первые пожары в самой деревне. Только сейчас кто-то из зачищавших ее от смердов степняков прошелся огнем по нехитрым постройкам. Языки пламени пока неуверенно, как бы пробуя дерево на вкус, лизали покинутое жилье на окраине.

Не такими уж и высокими оказались стены детинца, не таким уж и большим воинством являлась сотня славян, защищавших эти стены. На острые концы бревен упали удавки арканов, а по ним прямо из седел, упираясь ногами в скользкое дерево, лезли половецкие воины.

– Кощщии на левой стене! – Чей-то громкий крик перекрыл шум завязавшейся схватки. Савар, не раздумывая ни минуты, поманил своих за собой, придержав колчан, спрыгнул со стены наземь, чуть облокотился на руку, оступившись при приземлении. Не оглядываясь, побежал в сторону призывного крика, его хазары тенью топали позади своего предводителя. Краем сознания он отметил, что внутренние сооружения, мимо которых пробегал, стояли покинутыми, будто вымерли все те, кто в них проживал.