Александр Забусов - Калика перехожий [litres]

Еще два десятка верст! Лошади подустали, а время вот-вот подползет к полудню. Ненастный день создавал и настроение соответствующее. В такую погоду хороший хозяин и собаку из дому не выгонит, поэтому лесная дорога была пустынной, сыро, промозгло, под деревьями сумрачно. Одно радовало – конец пути не за горами. Что их ожидает в Луканино?

В полной темноте, такой, что ни черта толком и не увидишь, добрались наконец до конечного пункта своего путешествия. Еще на подъезде к нему Андрей стянул с себя бронь и упрятал ее в кожаную сумку.

Деревья вдоль летника расступились, открывая широкую дорогу. Свернули, и в потемках им открылись очертания населенного пункта. За околицей, в моросящей пелене и темени едва просматривались заборы дворов с крышами домов за ними. Лошади встали, удерживаемые поводом, всадники осмотрелись, услыхав собачий лай в большой деревне.

– Кажись, добрались, а-а, боярин? – подал голос Веретень.

– Добрались. Но-о! – Ищенко пятками тронул бока своей лошадки, заставил ее двигаться к жилью.

Сама дорога проходила между домами села. Именно села с церковью, надо сказать, с виду довольно большого и зажиточного. Из каждого подворья их облаивали дворовые псы, слышалось мычание и блеяние скотины. Кое-где над калитками виднелись головы местных колхозников, взглядами провожавших всадников, непонятно как оказавшихся в этих местах. Боярской усадьбы за селом не оказалось, дорога, вильнув за околицей влево, отпочковалась от основной магистрали, за углом леса аппендицитом уперлась в периметр выстроенных в ряд, вкопанных в землю заостренных карандашей с пятном двустворчатых ворот посредине и в темноте контуром высокого строения со светом в узких окнах. Подъехав к воротам, пришлось стучать в них, и только через какой-то промежуток времени услыхали мужской голос:

– Кого там к ночи бог к порогу привел? Чаво надоть?

– Открывай ворота! К боярину Военегу родич приехал! – откликнулся Веретень.

– Ага! Чичас! Самого боярина нетути. Полюет, – объяснял между делом, отпирания запоров, неизвестный страж ворот.

Молодежь поняв, что сейчас попадут во двор, соскочили с седел на землю, подняв из-под ног брызги грязной воды из луж. Во дворе послышалась беготня дворни. Из отдаления суровый женский голос подал команду:

– Эй, кто там есть? Яков, Сувор! Огня несите!

Наконец створы ворот разошлись в стороны, и путешественники ввели лошадей во двор, уже заполненный людьми, осветившими подворье факелами. От терема тот же женский голос снова отдал приказ челядинам:

– Лошадей у витязей примите, олухи!

Ищенко и Веретень, освободившись от транспортных средств, неспешно прошли в глубь двора, по дороге при свете факелов пытаясь рассмотреть жилой комплекс и его хозяйку.

Огромный деревянный терем в ночную пору смотрелся несколько пугающе, вымокшей под осенним дождем громадой нависнувший над центральной площадкой периметра. Свет из узких окон-бойниц отбрасывал призрачную тень. Задрав головы, на широком и высоком крыльце, со множеством ступеней, в свете колыхавшегося на холодном ветру огня разглядели две женские неподвижные фигуры. Впереди стояла немолодая худая и стройная женщина в черной однорядке до пят, с покрытой платком головой, под которым угадывался головной убор типа кокошника. Теперь уже можно было распознать, что на лице ее, по-стариковски бледном и серьезном, практически не имевшем морщин, глаза выдают удивление от самого вида гостей. Вторая, молодая да пригожая, фигуристая и легкая как тростинка, одета была в веселого колера одежду, встречала прибывших с улыбкой на устах и с деревянным корцом в руках.

Глядя на молчавших хозяев снизу вверх, задрав голову, прошли по ступеням мимо оружных воинов у подножия крыльца. Воины с суровым видом взглядами пропускали мимо себя пришлых, можно было догадаться, что случись чего, за хозяек эти псы порвут любого.

На предпоследней ступени по обычаю поклонились.

– Здравы будьте, витязи! – послышалось приветствие старшей хозяйки. – Отведайте сбитня с дороги.

По кивку старшей молодка протянула Андрею корец. Отпив половину, тот сунул остачу Веретеню, поблагодарив за обоих.

– Проходите в дом, – пригласили гостей в терем.

За дверью обнаружился большой, потонувший в полусумраке зал, освещенный глиняными светильниками. Деревянные стены в призрачном свете отдавали белесой желтизной бревен. Широкий длинный стол темного дерева, у стен сундуки и лавки, окна не по-русски задрапированы плотными занавесями, в темени не понять, какой расцветки, на полах домотканые ковры, явно местной работы – такая вот обстановка.

Их усадили за стол, а челядь споро выставляла на стол съестное. Обе хозяйки не донимали особыми вопросами, угощали да заставляли прислугу подливать в чаши хмельной мед. Если Ищенко воздерживался от хмельного, то Веретень, не стесняясь, запивал им блюда из рыбы и овощей. На столе присутствовало скоромное – пост. Кривич предполагал, что основной разговор предстоит после ужина, и угадал. В течение всей трапезы молодка практически не проронила ни слова, лишь прыскала смехом в кулачок. Старая, напротив, говорила о хозяйстве, дороге, стольном граде Ростове и боярах, населявших его, о соседях, а убедившись, что гости насытились, подала голос прислуге:

– Пошли вон!

По тому, как быстро челядь ретировалась из светлицы, Андрей осознал, кто в доме хозяин и насколько крепко рука этой женщины держит всех в кулаке. А молодка-то настоящая красавица! Бросив мимолетный взгляд на молодую хозяйку, Андрюха почувствовал, как горячая волна поднялась от паха вверх. Длительное воздержание дало о себе знать.

«Куда поднимаешься, сволочь! А ну лежать, зараза такая! Эта женщина не для тебя. Ежели невтерпеж будет, мы с тобой кого-нибудь попроще, вон хоть из прислуги, поимеем. Лежать, я сказал!»

С такими мыслями до него не сразу дошло, что хозяйка затеяла теперь уже серьезный разговор. Хозяйка выжидающе смотрела в глаза сотнику.

– Прошу прощения, о чем вы спросили?

– Я спрашиваю. Какая нужда привела тебя к нам в медвежий угол?

Настала пора колоться!

Боярыня Снежана с интересом слушала рассказ приезжего о жизни в Киеве своего племянника Романа, о их встрече в Переяславском княжестве, о путешествии по дорогам Руси, событиях и гибели пограничного погоста. Гибель самого Романа восприняла стойко, в отличие от невестки, которая тихо залилась слезами, хоть и не видела никогда воочию самого Романа. Андрей выложил на столешницу Романов оберег.

– Вот, – сказал Снежане. – Велел Военегу передать.

Побарабанив пальцами по столешнице, старая боярыня заглянула чужаку в глаза, словно рентгеном просветила его мысли.