Евгений Красницкий - Отрок. Перелом: Перелом. Женское оружие. Бабы строем не воюют [сборник litres]

– Ну, ладно, ладно – «не учена»! Но то, о чем я рассказал только что, я правильно догадался?

– Да, почти.

Анна слушала разговор старого наставника с Ариной и чувствовала, как пылают у нее уши; хорошо, под повоем не видно. И не понять, то ли от смущения, то ли от злости на себя, то ли от обиды на жизнь… За то, что обделена той легкостью, с которой Арина сейчас с Филимоном говорит? Слова медленно подбирает, смущается, но все равно заметно, что нет у нее того внутреннего запрета, который боярыня до сих пор в себе преодолеть не в силах. Вроде и замужем прожила намного дольше Арины, и детей родила и вырастила, а поди ж ты… И представить себе не могла, что о таких вещах можно словами говорить, тем более с мужчиной.

Фрол разговоры не то что не любил – просто не считал нужными. Зачем с бабой разговаривать? О том, что супружеская любовь, оказывается, может стать счастьем и радостью, Анна не от мужа узнала, а от его брата, уже вдовой. И радовалась, что эта сторона бытия совсем-то уж ее не обошла, пусть хоть так, украдкой. А теперь, когда в ее жизни появился Алексей, пробудилась и надежда, что не все упущено, что есть возможность что-то поправить.

«Жизнь-то не кончена, Анюта! Пусть только Лешка живым вернется…»

А Филимон тем временем заканчивал совет:

– Ну, значит, так тогда сделаем: ты, Анюта, сведешь Арину с Настеной. Всего, что надо, никто из вас троих не знает, а вместе, я думаю, как-нибудь разберетесь. Настена свои лекарские знания к этому приложит, Арина – то, что помнит из бабкиной учебы, а ты… Тебе тоже есть что сказать, потому что из вас троих только ты одна и детей рожала, и с мужем жила, да и вообще весь путь от девчонки до матери и большухи прошла. А до мудрой старухи, – Филимон хитро ухмыльнулся, – тебе, считай, всего ничего осталось, годов десять, самое большее – пятнадцать. Боярство тебя на этом пути подхлестнет. Ну, и еще из вас троих только ты одна твердо знаешь, какой вред в этом деле незнание приносит.

«Да уж… на собственной шкуре испытала…»

– Ну, и приглядишь, чтобы Настена учебу эту совсем уж в Макошину науку не превратила. Твой урок и твой крест, боярыня, так все устроить, чтобы эти знания христианству не перечили… Или чтобы христианство этим знаниям дорогу не перекрыло – уж не знаю, что важнее. Хоть наизнанку вывернись, а сумей.

Филимон ушел, девчонки с Юлькой еще не вернулись из леса, и думать о том, что они там сейчас делают, не хотелось совершенно. И без того тошно. Нашла себе советника – кучу всего на голову вывалил, вперемешку. Разобраться бы теперь. Для начала хотя бы отделить обычные мужские… как бы помягче сказать… ну, пусть будут убеждения (а что, мужи ведь и впрямь незыблемо убеждены в своей правоте) от мудрых советов. Все-таки не ошиблась с выбором советника, слава богу, что есть такой под рукой. Ну, и от совсем уж ошеломляющих открытий тоже.

Арина молчала: то ли о чем-то задумалась, то ли просто ждала, что боярыня первой заговорит.

«Досталось ей сегодня: чуть что – вранье, и все тут!»

– Даже и не знаю, чем он меня сегодня больше поразил… – Анна откинулась на спинку стула и вертела в руках железное стило, рассеянно глядя перед собой. – После прошлого раза я невесть каких откровений от него ждала. Думала, редкостного понимания муж, все мои вопросы единым махом разрешит… А тут на тебе! Разрешить-то разрешил… но столько еще подкинул, не знаю, разгребем ли…

– Да уж… И прав он во многом, но… – Арина упрямо закусила губу, – он-то нам сколь всего наговорил, а нас и слушать не пожелал! Чуть наши слова с тем, что он для себя решил, не совпадают, так сразу рот затыкает или враньем обзывает… И как тут ответишь, не нагрубив ему в ответ?

«Да-а, милая, отвыкла ты от мужей, пока за родителями жила… Отец-то, видать, оберегал овдовевшую дочку… да и не говорят отцы о таких вещах, это только нам так повезло, с Филимоном».

– Ну, откуда он знает, что вранье? – запоздало обиделась Арина. – Он ведь даже и не дослушал меня, и не понял, что я хотела сказать.

– Это как раз дело обычное, Филимон слушать хотя бы пытался… Правда, слышал только то, что готов услышать. На свой лад твои слова истолковывал. Только ведь никто другой и не подумал бы с бабами что-то обсуждать, ну, кроме каких-то забот по хозяйству. Нас с тобой он счел такой беседы достойными, а это уважение, и немалое.

– Ну да… Но все равно, он же не только умудрен, но и баб, по всему видать, понимает и жалеет, не считает нас, как иные, совсем безмозглыми и бесчувственными, а поди ж! Неужто и все они так ?

– Нет, Арина, не так. Гора-аздо хуже. Потому-то я и молчала, сколько могла, что никакой пользы от возражений не видела.

Арина несколько раз глубоко вздохнула, успокаиваясь. К ней постепенно возвращалась ее обычная рассудительность.

– Но и польза от этого разговора есть. После того, что Филимон сказал, мне и про Фому многое понятно стало. Раньше я над таким и не задумывалась – ну, есть оно и есть… как дождик там или мороз зимой… А теперь поняла: они же все уверены, что раз бабы не рвутся на ратные подвиги или в дальние походы, так нам и не надобно ничего в жизни, кроме как им прислуживать. И само это нам уже награда.

– Твой Фома хотя бы любил тебя, а многие бабы и этого не видят. Толкутся целыми днями по хозяйству, на огородах да в поле убиваются, а муж и слова ласкового не скажет. Ну, и сам в ответ не услышит, само собой… Так что если даже и есть у них поначалу любовь, то привычка и обыденность ее быстро убивают. Да какая там любовь, о чем я! – махнула рукой Анна. – Выжить бы самим да детей вырастить.

Сейчас, задним числом, Анне приходили на ум возражения, которые можно было бы высказать умудренному жизнью старому наставнику. Как ни сокрушался он о том, что обыденность лишает баб крыльев, но ведь ни словом не помянул, что зачастую именно мужья те крылья и подрезают, незаметно так, по перышку выщипывают, лишая тем и свою жизнь ответной радости. Не только мужам нужна и важна сторонняя оценка их делам – женщинам она тоже необходима, как бы и не побольше. Только мужи на друзей-приятелей, соратников или соперников поглядывают, к их словам прислушиваются, а женам еще и мужская оценка важна.

Но самыми неприятными для Анны стали слова Филимона про бабьи войны. Как-то так получилось у него, что все, ну совершенно все бабы готовы друг другу горло рвать за любого, даже самого завалящего мужичонку.

«Ага, даже если он тебе трижды ненадобен. Вон, Арина Глеба отшила, так он не поверил – быть того не может! Будто мы только о том и печемся, как бы соседка мужа не увела! Да умная баба не на соперницу злиться будет, а с себя для начала спросит, что не так сотворила? Если в мужья кобель блудливый достался, тогда хоть всех баб в округе изведи, он все равно себе отыщет. А коли сама в чем виновата, и его от тебя с души воротит, как от прокисшей сметаны, так думай, что тут еще можно поправить. На соседок же напраслину возводить – последнее дело. А он заладил – войны, войны! По Лушке Безлепе всех баб меряет!»