Евгений Красницкий - Отрок. Перелом: Перелом. Женское оружие. Бабы строем не воюют [сборник litres]

– Ну, говори, – обернулся к нему наставник.

– Дядька Игнат! – Бронька словно в прорубь бросился. – Не виноват Крас! Это мы тут подумали… Коряжка своей стряпней скоро всех вовсе уморит. Вот и порешили, что покуда сами указ старшого сполним, а Крас рыбы наловит. Он у нас самый добычливый.

Игнат удивленно крякнул и, покачав головой, усмехнулся.

– Решили, стало быть? Та-а-ак… Старшим ты назначен?

– Я, дядька Игнат!

– Та-а-ак… – снова протянул наставник. – Решили? И старшому своему о том доложить не соизволили?

– Так мы ж как лучше думали… – только теперь Бронька понял, во что он влип, пытаясь защитить приятеля. – Забыл сказать… – повинился он, опуская голову.

– Забыл, говоришь? – Игнат внимательно глянул на Краса, уже не бледного, а синего, на Броньку и, непонятно к кому обращаясь, сказал:

– Ладно. Но помни: теперь это на всю жизнь! – и, поворачивая коня, кивнул Ведене. – Пошли со мной.

– Ну, что скажешь? – Рябой спокойно глядел на Веденю, словно предлагал орешков пощелкать. – Тебе просто по шее дать или отлупцевать хворостиной, как подъюбочника мамкиного? Хотя, коли Варька узнает… Какая там хворостина!

Веденя молчал – чего тут говорить-то? Ведь всю дорогу по пути сюда Лука с Рябым для него говорили: нерушим закон воинский! И закон тот с десятником в одной упряжке. А он на одного себя понадеялся!

– Ладно, Леха. Понял он все, – сжалился над мальчишкой Игнат, наверное, оттого, что сам еще не так давно осваивал десятничество. Ему совсем молодым пришлось эту науку постигать, в том числе доказывать воинам старше себя, что не зря они ему оказали доверие. – Неповиновение – дело такое, не одного тебя и твоего самолюбия касается! – обратился он уже к Ведене. – Если такое случается, то это уже и сотника, и старосты, а порой и всей сотни докука. Дорогой ценой за него платят – кровью, бывает, что и большо, потому и давят его на корню! Хорошо, ежели тебе в одиночку удалось бы справиться, а если нет? Что бы ты вечером сделал? Крас ведь решил все по-своему повернуть! Ты думал?

– Думал, дядька Игнат… – вздохнул Веденя.

– Ну и чего надумал? – Рябого, видимо, этот вопрос занимал не меньше.

– Силком бы погнал на всю ночь следующую избу чистить!

– А если бы не пошел?

– Пошел бы! Я Одинца позвать хотел. И Сидора с Епифаном. Они понимают…

– Игнат! – аж взвился Рябой. – А ну, плеть одолжи! Выпорю я его! Час с ним трындим, и все без толку! НАМ доложить нужно было в первую голову! На-ам! Может, и по-твоему потом сделали бы, может – нет, но доложить о непорядке – твоя первейшая обязанность! А ты чего?

Веденя в очередной раз готов был сквозь землю со стыда провалиться. Столько думал – и на тебе!

– Хорошо, Одинец нас предупредил, да еще попытался твою башку стоеросовую прикрыть, – хмыкнул наставник. – Вроде как с твоего слова… Было то слово?

– Нет…

– От то-то, что не было, а должно было быть!

– Остынь, Леха. Все мы по одним граблям ходим. Я сам тоже грешен… – вступился за отрока Игнат.

– То ты!

– Да? А чего это у Ваньки Сопатого нос набекрень? Сам вспомнишь, али у Луки спросим? – казалось, у Игната даже борода засветилась ехидством. – Ничего, Фаддей его дома плетью порадует, если прознает. Но мы-то говорить пока не будем, сам расскажет.

У вечернего котла отроки сидели, как на гвоздях. Даже самый тупой понял бы, что если дядька Лука за полдня не сказал ученикам ни слова, то дело плохо. Старшего наставника они с того самого дня, когда он внезапно уехал вместе с остальными ратниками, так и не видели.

О бунте и о том, что уезжавшие на телегах односельчане – изгои, родня ратников, попытавшихся вырезать род сотника Корнея, им рассказал дядька Филимон. Он и оставался у них за наставника, пока накануне вечером не вернулся, наконец, дядька Игнат, а сегодня и Лука с Алексеем появились. Понятное дело, когда в селе такое творилось, десятникам не до них, но и про их выходку не забыли, и сейчас все решится. Конечно, то, что их сразу по домам не распустили, несколько обнадеживало, но мало ли… Игнат-то им ничего определенного так и не сказал, Луку ждал. Может, потому, что тот их судьбу вместе с сотником решил?

Отрокам уже казалось, что сам бунт произошел из-за них, и ждали теперь всякого – вплоть до того, что их и вовсе из Ратного выгонят. Ну, или из ученичества, что по сути одно и то же, ведь именно из-за них десятники тогда из села уехали, и потом еще два десятка на выручку сорвалось. Если бы не это, глядишь, и бунта бы не случилось. И это вдобавок к прежней провинности. Даже приезд Ведени их не очень обнадежил. Может, одного его и оставят?

Неужели их ученичество в самом деле закончилось? Все видели, что старший наставник сердит не на шутку, и каждый считал, что больше всех виноват именно он. Даже Игнат с Рябым старались не окликать лишний раз Луку.

Сразу же после ужина десятник буркнул, чтобы построили учеников, и молча наблюдал, как выполняется приказание, потом тяжело шагнул к шеренге отроков, с мрачным видом прошелся вдоль нее, вернулся к Ведене… Прошелся еще раз. Дернул за пояс кого-то из отроков, тот чуть качнулся, за что немедленно словил тяжелую оплеуху. Другому хлопнул по плетеному шлему, проверяя, правильно ли тот сидит на голове, и, когда отрок клюнул носом от удара, Лука не выдержал. Впервые за все время рыжий десятник не просто рычал или рявкал – он орал! Да так, что уже устроившиеся для ночного сна птицы в лесу, с шумом хлопая крыльями, сорвались с веток.

– Вояки беспортошные! Им мамки еще сопли подтирают, а они уже в походы, как к девке под подол шастают! Я вам устрою поход раком голой жопой на ежике!

Десятник выливал на мальчишек всю злость, что накопилась за эти дни, весь свой страх за них. Да и за все остальное, чего уж тут… Крыл он их словами, которых они раньше и не слыхали; то, что изрекает десятник, понимали только отчасти, и то больше по общему смыслу. Случись такое неделю назад, они бы точно перепугались до мокрых порток, а сейчас…

Лица отроков сначала нерешительно, а затем все шире и шире расплывались в блаженных улыбках вопреки их желанию: сам того не замечая, полусотник в своей пламенной речи размечал обучение отроков на годы вперед, обещая им все прелести службы, какие можно было представить. Ну и пусть! То, что они представить все обещанное пока не могли, не имело ровно никакого значения: с мальчишек словно колодки сняли. Нет, они стояли, как и прежде, навытяжку, и строй удерживали самый ровный за все время обучения, но вот их лица подвели… Коли уж дядька Лука лично обещал им весь навоз вплоть до Турова и все нужники в округе, не говоря уж об обычных занятиях, значит, у себя в учениках он их оставил. Чего еще требовалось для счастья?!