Иван Кузнецов - Долг [litres]

По должности и по званию ему вряд ли полагалась персональная защита. И вердикт вновь вызванной Ольги Семёновны был таков: специальное защитное поле отсутствует – только естественное. Собрали консилиум специалистов. То же: хочешь войти в сознание – входи себе, не заперто! Я же, как ни старалась, натыкалась на стену.

– Так бывает, – сказал кто-то из консультантов. – Индивидуальная несовместимость. Её возможно преодолеть только при помощи Великих энергий.

Продолжение всем посвящённым понятно: на Великих энергиях не производится насильственное вмешательство в чужую психику! Если бы кто-то и изловчился это сделать, он тем самым совершил бы преступление, граничащее со святотатством. Наступит такая скорая и жёсткая расплата, что полученный результат обессмыслится…

Между прочим, Гитлер пытался вести грязную игру – игру насильственную, игру в свою пользу – с помощью Великих энергий. Он стремился подчинить Великие энергии, направить их на исполнение собственной воли, в чём ламы ему помогали. Или якобы помогали. Ведь стоит ввести в любой ритуал формулу о «наилучшем развитии событий для всех, кого он затрагивает», и Великие энергии вновь занимают своё законное главенствующее место в определении цели, средства и формировании результата…

Я уже чувствовала, что индивидуальная несовместимость тут ни при чём. Если бы кто-то из нас, кроме меня, умел входить в сознание далёкого незнакомца и менять мотивацию, то и без меня, застопорившейся, обошлись бы… Постарались бы обойтись…

– Как я понимаю, существуют курсы нейродиверсантов. Верно?

Этого нехитрого секрета не знали наверняка и девчонки, но догадывались. Обсуждая дела Лаборатории за прошедшие два года, мы пришли к выводу, что курсы точно есть.

Кирилл Сергеевич беспомощно промолчал, а Михаил Маркович тонко улыбнулся, и я поблагодарила его взглядом.

– Кто-то из курсантов умеет же работать через идентификацию? Хорошо бы пригласить мне в помощь: вместе мы разобрались бы, за чем дело стало.

Тут уж Михаил Маркович ответил совершенно открыто:

– Нет. Твой дар пока уникален.

Затем, оставшись наедине с психиатром, я вернулась к этому разговору:

– Хорошо бы всё-таки ко мне прикомандировали кого-то из диверсантов. Я обучила бы входить в сознание, а дальше мы вместе разобрались бы, что мешает работать с немцами.

– Прикомандировать некого, Тася: все, кто выпустились, по фронтам. Да бесполезно. Я сам работал с ними. Не то. Потом поменяли методику подбора. Новая группа перспективнее, но они только приступили к занятиям.

– Лида шикарно гипнотизирует. Вы так её выучили!

– Но она всегда остаётся собой.

Между тем заявки на воздействие продолжали поступать. Мне дали другой «объект» – для проверки.

На сей раз предварительная подготовка не проводилась: я не изучала ни карт, ни схем, ни сводок о численности войск и количестве единиц техники. Следовало только войти в чужое сознание, освоиться там и выйти – как на уроке. Если получится – со мной проведут информационный инструктаж.

Не получилось. Та же глухая, непроницаемая стена. Что же происходит? И снова наши специалисты прощупывают систему защиты военачальника и не находят ничего подозрительного. Так как же выяснить, объективно ли происходящее, или блокировка порождена лишь моей собственной психикой?.. Эх, нам бы уже тогда насторожиться: почему это на всех встречных военачальниках фашистов наши специалисты не находят следов каких бы то ни было защит?! Ведь мы пробовали и третьего, и четвёртого, и пятого…

– Тася, давай подумаем: может быть, дело в тебе?

Михаил Маркович сидел напротив меня всё в той же просторной светлой комнате, где мы проводили интервенции. На сей раз мы были один на один – на двух стульях посреди пустого пространства.

– Я готова.

– Мы – коллеги, мы – соратники, и я буду говорить без обиняков. В твоей честности, преданности делу, преданности Родине, прежде всего, никто не сомневается. Но ты же читала Фрейда. Среди всех идеологически неприемлемых для нас суждений он породил одну здравую и полезную идею – идею бессознательного как относительно автономной и самоуправляемой структуры личности…

Михаил Маркович был в ударе. Совсем не для того он нанизывал на нить беседы одну за другой ненужные, полупустые фразы, чтобы разъяснить мне суть отношения советской несекретной психологической науки к фрейдизму вообще и к теории бессознательного в частности. Его голос баюкал, бархатные интонации обволакивали сознание. Вряд ли Михаил Маркович надеялся таким нехитрым способом ввести меня в транс, но успокоить, расположить к доверительному общению – вполне.

А мне не хотелось этих игр. Слишком на душе было скверно, чтобы успокоиться от того, что психиатр говорит со мной искусственно добрым голосом. Нет уж, Михаил Маркович, коллеги так коллеги, без обиняков так без обиняков! Я и сама уже задавала себе вопрос, который он хочет сейчас предложить мне. По инерции я продолжала слушать Михаила Марковича, думая параллельно над тем, как ответить ему и какую степень откровенности допустить. Ведь он может помочь отыскать причину и найти решение – если дело во мне. Он может прийти к выводу, что дело не во мне. Михаил Маркович всегда нацелен на результат, поэтому объективен в оценках любой ситуации. Однако если он заподозрит в моём… ну да, да, в моём бессознательном что-либо опасное, то может и с начальством поделиться своим «открытием».

– Долг каждого бойца нейроэнергетического фронта – изучать собственное бессознательное, переводить его содержание в сознательную плоскость, чтобы в итоге лишить деструктивные влечения их почвы и влияния на личность и поступки. Любое движение души должно превращаться в осознанное решение…

Нет, Михаил Маркович не просто убаюкивает меня, вздор! Он, видно, собрался читать лекции по психологии бессознательного и обкатывает на мне содержание. Лекция получалась очень хорошая: и по содержанию – то, что надо, и идеологически выдержанная – не придерёшься. Хоть в университете читай – вовсе даже не секретно, а для всех!

– Михаил Маркович, вы думаете, что я бессознательно сочувствую фашистам, так как прожила с ними бок о бок полтора года?

Как ни прозвучала неожиданно моя реплика посреди вдохновенного монолога психиатра, он преспокойно прервал свою лекцию и живо включился в диалог:

– Что-то в этом роде, да. Это естественно: ты по долгу службы была обязана относиться к ним по-человечески, находить точки соприкосновения…

Тут мне утаивать было нечего, и я преспокойно рассказала, как поначалу чуть было не приняла сотрудников «Аненербе» за товарищей по научному поиску, за людей, способных под давлением фактов преодолеть рамки конкретной завиральной идеологии. И как в скором времени я прочувствовала всю глубину своей ошибки. Меня вновь передёрнуло от воспоминания об отвратительных расистских высказываниях моих «коллег», от того ощущения спокойного удовлетворения, с которым они обсуждали гибель и страдания моих соотечественников, от ледяной жестокости ко всем «не-арийцам», которую они намеренно и сознательно в себе культивировали.