Иван Кузнецов - Долг [litres]

Мы разминулись, и я услышала уже за спиной:

– Знакомое лицо! Где-то я встречал эту девочку.

– Где же, интересно? – насмешливо спросила женщина.

– В Забайкалье? – предположил мужчина. – Ты не помнишь её?

– Я прекрасно помню! Она живёт то ли в Малом Власьевском, то ли в Гагаринском. Каждый день ходим по одной улице. Забайкалье!

Она, подняв руку, шутливо шлёпнула мужа по лбу.

По идее, я не могла слышать разговор людей, с которыми только что разминулась, идя в противоположную сторону. Тем более не могла их видеть. Но я слышала и видела.

Тогда я ещё очень слабо держала себя в руках и могла от случая к случаю поступать под влиянием внезапного внутреннего импульса, не сообразуясь с приличиями. Так и произошло на сей раз. Незаметно для самой себя я, как выяснилось, повернула и пошла вслед за супругами, не соображая, что делаю и зачем.

– Всё, муженёк, хватит заглядываться на «забайкальских» девушек! У тебя законная жена рядом – и дочь!

Она говорила с той спокойной иронией, на какую способны только женщины, знающие о своей неотразимой привлекательности. Слабые мужчины, услышав подобные интонации, взвиваются до потолка, а сильные, уверенные в себе так же спокойно отшучиваются.

Доктор теснее прижал к себе локоть супруги, быстро наклонившись, что-то тихо-тихо проговорил и поцеловал ту в висок. Засмеявшись, она воскликнула:

– Перестань: неловко!

Сейчас и сама с трудом верю: так ещё недавно неприлично было мужу в общественном месте поцеловать жену…

Я, наконец, пришла в себя и шмыгнула в дверь булочной, чтобы не быть уличённой в подглядывании.

В эту весёлую и красивую пару, пронесшую нежность друг к другу сквозь все превратности военных лет, я влюбилась с первого взгляда. Получилось, что я всей душой тянусь к семье абсолютно чужих мне и вовсе не знакомых со мной людей. Я не задумывалась над такими странными вещами, а принимала их как есть…

Удобно восстанавливать в памяти отрезки жизни, насыщенные событиями. Порой неприятно, порой – трудно, но события цепляются одно за другое, выстраиваясь в логическую цепочку. Если же изо дня в день не происходит ничего нового, и год за годом бегут привычной чередой, то как знать, что же в этом однообразии было по-настоящему важно, а что – второстепенно?

Мне очень повезло с неожиданным переводом в Главный штаб военно-морских сил!

Нечего говорить о том, что вместе со скромными погонами я получила хорошее довольствие, в том числе денежное.

Мне второй раз в жизни удивительно повезло с начальником. Фёдор Анатольевич – в прошлом командир корабля, участник полярных экспедиций – был человеком не только выдержанным и интеллигентным, но ещё по-настоящему добрым и отзывчивым. Ко мне у него вообще с самого начала сложилось особенно мягкое и заботливое отношение. Среди его подчинённых я была единственной женщиной, тем более – совсем юной. Считалось, что наше подразделение занимается военно-морской историей, при этом те тексты, которые я печатала и реферировала, были частенько посвящены, скажем так, истории довольно свежей.

Меня взяли делопроизводителем, благодаря знанию немецкого языка и клавиатуры. Скоро меня командировали на курсы английского для сотрудников Главного штаба. После немецкого английский язык пошёл у меня как по маслу; освоила я и английскую раскладку клавиатуры. Труднее было освоить специфичную флотскую терминологию, в том числе связанную с техникой – судами, оборудованием, вооружением, но по мере работы она усваивалась сама собой.

Начальник стал давать мне поручения по переводу текстов. Позднее я стала самостоятельно реферировать иностранные источники по заданной тематике. Можно сказать, что совместные усилия всех, кто помогал мне вернуться в строй, сделали невозможное: интеллект восстановился почти полностью. Но происходило это постепенно, не сразу.

Вот чего, увы, не удалось перебороть – это эмоциональной вялости и как бы заторможенности всей душевной жизни. Работоспособность и усидчивость мои по-прежнему опирались на внешние факторы, на прямое указание: «Сделай это тщательно; сиди, пока не закончишь; постарайся». Собственные ожидания от жизни, собственные желания оставались для меня недостижимой и непостижимой роскошью. Я могла зайти в кулинарию за котлетами, а выйти с винегретом, потому что продавщица сказала: «Возьмите – он сегодня исключительно вкусный!» – и я забывала, что вовсе не люблю винегрет, и переставала думать о том, чего же хотела бы сама.

Впрочем, внешне мои странности почти не были заметны, поэтому находились люди, которым я нравилась. Точнее, мужчины, которые, похоже, влюблялись в меня не на шутку. Только я и эту увлекательную сторону жизни прохлопала!

Время послевоенное. Непривычная для всех ситуация: мужчин меньше, чем женщин. В войну было ещё хуже, но казалось, что это – временно. Теперь же пришлось как-то осваиваться с новой реальностью. Выжившие вернулись к тем, кто их ждал, а иные привезли с собой новых подруг. Ясно, что и множество женщин унесла война. И всё же, всё же… Впервые молодые женщины и девушки стали нервно оглядываться по сторонам и считать свои пролетающие года.

Мне же повезло работать в учреждении, которое многие из женщин сочли бы лучшим местом на Земле. В Главном штабе ВМС женщин гораздо меньше, чем мужчин, и даже значительно меньше, чем в Генштабе! А какие мужчины рядом: герои, фронтовики, отважные, решительные, ответственные, раненые, много раз смотревшие в самые зрачки смерти! Только мне, дурочке, такое окружение казалось обычным и вполне естественным. Правду сказать, среди всего сонма увешанных орденами и медалями бравых моряков свободными по разным причинам, порой – трагическим, оставались единицы. И всё же они были!

Мне ещё не исполнилось двадцати, я ещё не ходила в секретку реферировать иностранные источники, а вовсю стучала на машинке в приёмной начальника, когда стали появляться люди, которым то и дело что-то от него требовалось. Приходили они в заведомо неудачное время и подолгу ожидали в приёмной, где я сидела, исполняя обязанности секретаря. Девушка с нормальными мозгами всё поняла бы правильно и извлекла бы из ситуации всю возможную пользу и удовольствие…

Что я представляла собой в те годы?

Молоденькая, худенькая и стройная, в хорошо подогнанной чёрной форме. Свои русые волосы пепельного оттенка, тонкие и непослушные, я, намучившись со стрижками, отпустила и стала собирать в пучок на затылке, что в сочетании с юным лицом обычно смотрится мило, хотя простит, и лишь значительно позже начинает старить.

Тихая, робкая речь и странно потерянный взгляд, создающий иллюзию существа нежного, ранимого, беззащитного и загадочного. Я и правда была беззащитна, однако по причине психического увечья, а не тонкой душевной организации, как казалось многим со стороны. Я была молчалива, односложно отвечала на вопросы, не проявляла инициативы и, не поднимая головы, барабанила по клавишам, едва беседа угасала.