Иван Кузнецов - Долг [litres]

– Перед вами сеньора Эдмайер.

– Это – только плод ваших девичьих мечтаний и хорошей работы паспортиста. Подделка. Ульрих Эдмайер посмертно стал вашим мужем лишь в вашем воображении.

– От кого вы явились и с каким предложением?

– Лишняя суета с вопросами и ответами! Разве вы не ясновидящая?

– Чтобы увидеть, мне придётся взломать вашу защиту.

– Взламывать было бы бесполезно. Читайте: я открыта.

– Море света. Дешёвая рисовка!

– Да читайте же! Информация доступна вам. Свет – не рисовка.

– Русская… Вы были сильными противниками на тонком плане…

– Для простоты: меня зовут Рита. Можно так и обращаться.

– Вы разыскиваете преступников? Но лично я не совершила ни одного преступления, я чиста перед законом и готова предстать перед любым судом… Что дальше?

– Смотрите, не ленитесь!

– С какой стати вы экзаменуете меня? Я не нуждаюсь в вашей оценке моих способностей!

– Я не ношу с собой фотографию. Вам придётся смотреть мысленно. Узнаёте?

– Хайке? Предательница Пляйс. Ещё жива?

– Вы знаете, что жива и что она не предавала своей родины.

– Что?! Что вы хотите сказать?

– Не знали? Не догадались?!

– Вы пытаетесь убедить меня, что девчонка вела двойную игру, попав к вам?

– Вовсе нет.

– Скажите ещё, что Пляйс – русская!

– Да.

– Какова цель вашей лжи… Рита?

– Линденброк, я понимаю, вам трудно признать очевидное: стыдно, что не раскусили девочку ещё тогда. Но правда…

– В действительности меня не интересует Пляйс и никакая правда о ней.

– Но вас до сих пор связывает с ней ваше проклятие. Не пора ли освободиться?

– Она сама себя прокляла. По её доброй воле за ней задули чёрную свечу.

– Ну, чёрную задули. И к лучшему.

– Блеф. Вы прекрасно знаете, что это означает. Она могла остаться невредимой, только сохраняя верность кругу и его хозяину – как я, как другие.

– Верно, если бы Хайке было её настоящее имя. И если бы она в действительности звалась Хайке, вам бы не потребовалось создавать куклу с лицом – хватило бы ведьмовского наговора. Вначале вы так и сделали: читали заклинание. Оно не подействовало. Тогда слепили куклу без лица, нарекли Хайке и проткнули её. Сработало лишь отчасти. Тогда вам пришлось нанять художника, который по фотографии из личного дела вылепил лицо. Чтоб наверняка сработало, на сей раз каждый из вас троих пустил в дело личный рабочий инструмент вместо обычных наговорённых иголок. Мне любопытно: вы понимали, когда делали это, что навсегда привязали себя к ней?

– Только до той поры, пока она не сдохнет.

– Заблуждение!

– Меня не интересует то, что будет после. Кто сдал вам информацию?

– Кто только не сдавал мне информацию за прошедшие пятнадцать лет! Конкретно по теме нашей с вами беседы у меня есть не только информация. У меня есть кукла с вашей спицей. Прекрасно сделанная на заказ немецкая куколка из мягкого каучука с фарфоровым лицом. И в её голове – ваша спица. Палочку и жезл их владельцы вернули себе. Дело за вами.

– Вы правы, Рита: надо смотреть правде в глаза. Я вынуждена признать, что фрейлейн Пляйс была русской. Но я пока не освоилась с этим. Получается, что она опоганила…

– Высшую расу? Священные стены «Аненербе»? Думаю, наоборот: украсила и облагородила их своим присутствием. Марта, ну, в самом деле, какая там высшая раса, если она вас переиграла?

– Нет. Последнее слово осталось за нами. Коль скоро вы разыскивали куклу и колдунов, значит, с ней случилась беда. Нам удалось её остановить и покарать. Я так и чувствовала все эти годы: она живёт, не помня себя; её душа мается в застенках ущербного разума. Верно? Такая жизнь – хуже смерти. Как это произошло? Расскажите, что конкретно с ней случилось! Нам с вами, коллега, обеим интересны пути воплощения колдовства. Есть что обсудить!

– Да. Но не буду рассказывать. Ей уже гораздо лучше, и я не стану возвращать прошлую беду даже мысленно. Считаю, мы всё обсудили. Теперь ваша задача, Линденброк, взять куклу и вынуть из неё спицу.

– Вы только ради этого разыскали меня? Не могли самостоятельно вынуть спицу?

– Я думаю, это принесёт облегчение только на физическом уровне, а на тонком плане спица сохранится. Она потом рассосётся, но это займёт много времени, может и жизни не хватить.

– Меня это устраивает. Пусть несёт своё наказание.

– Линденброк, да вы же остаётесь привязанной к Хайке! Неужели вас это не тяготит?

– Нет. Справедливо, что мой враг страдает.

– Ясно. В таком случае мне придётся тебя заставить, Марта.

– Попробуй, Рита. Ты одна, за тобой нет поддержки. Организация, к которой ты принадлежала, больше не существует.

– Отчего же? Я служу в мощной организации, и за мной – вся страна.

– Я веду речь о другом. У Сталина была своя оккультная организация, но её давно нет. Мы здесь хорошо это чувствуем. Остались жалкие ошмётки, разбросанные по разным ведомствам. А со мной по-прежнему – мои товарищи по борьбе.

– Мои товарищи – тоже со мной.

– Я никого не чувствую за тобой… из оккультистов, ты понимаешь.

– Они там, куда тебе нет доступа – в моём сердце. Наш разговор затянулся. К делу!

– Не будет никакого…

Очередным воскресным днём, на сей раз каким-то скучно-плоским, сереньким, не весенним, не осенним, я неторопливо брела переулком и прикидывала, не пропустить ли сегодня большую прогулку. Можно ведь забраться с ногами на диван и почитать всласть, а уж в следующий выходной совершить вылазку куда-нибудь, где давно не бывала. Например, в Сокольники. Это плохо лишь с одной точки зрения: мой выдуманный незримый спутник скучает в лесах и полях и оживляется только в городе. Не беда, завтра после службы…

«Сегодня я с тобой последний день, – сказал мой молчаливый спутник. – Завтра уйду насовсем».

Я остановилась как вкопанная. Я сразу поняла, что это – правда. Завтра мне уже некому будет показывать Москву – как она сохраняется, и меняется, и растёт. Никто больше не посмотрит моими глазами, не послушает благосклонно моих безмолвных речей. Грядущая пустота подступила совсем близко.

Ничего не видя перед собой то ли от огорчения, то ли от слёз, я наугад забрела в знакомый двор, опустилась на знакомую лавочку. Всеми фибрами души я чувствовала, что спорить, уговаривать бесполезно. Я не помнила своих прежних потерь. Эта – новая – была последней: больше ничего не осталось в жизни, что мне было бы по-настоящему жаль потерять.

«Держись, девочка, не надо падать духом, – разговорилась воображаемая тень моего воображаемого бывшего благодетеля. – В этом дворе живёт семья. Ты хорошо знаешь их. Держись к ним поближе. Рано или поздно ты войдёшь в эту семью».

«Да как же я войду?»

«Не думай об этом. Это случится само собой. Это – хорошие, добрые люди. Они дадут тебе достаточно времени, чтобы восстановиться. Они помогут тебе, чем только сумеют. Не надо плакать, Таська! Живи и радуйся!»