Андрей Посняков - Варвар: Воин Аттилы. Корона бургундов. Зов крови [сборник litres]

– Очена-краса, а давай с тобой встречаться. Ты как?

Девчонка зарделась:

– Я бы с удовольствием. Вот только разрешит ли князюшко – он ведь в нашем роду старший. Батюшка-то мой да матушка в лихоманке сгорели, сгинули.

– Ну вот, – улыбнулся Борич. – Раз батюшки и матушки нет – так некого и спрашивать.

– Ага… А князь? Он же старший. К нему – и сватов.

Парень скривился: сватов! Ишь ты! А не рановато ли?

– Мы ж с тобой просто встретимся, посидим, поболтаем. А сватов – уж на следующую осень, лады?

– Лады… – Очена растянула пухлые губы – очень уж ей Борич нравился. Да и замуж выходить пора уже было, деток рожать – пятнадцатая весна, не шутка. Девки в те времена обычно годом, двумя ранее семью заводили. По родительскому веленью – а как же!

– У березы старой встретимся, – поглядывая на князя, продолжал нашептывать Борич. – Поутру, за поскотиной, знаешь то место?

– Ведаю. Только – не далече ли?

– От меня-то куда как дале. Ну, сговорились? – Борич приобнял девчонку, поцеловал в ушко.

Та и сомлела – много ли дурехе надо?

– Сговорились, согласна.

Сказала, а сама глазищами разноцветными – зырк. Видят ли подруженьки, с каким парнем она сейчас сидит? С кем на поле была, за кого замуж выйдет… ой, вот оно, счастье-то девичье! И славно как – сама. Сама себе жениха выбрала! Так редко бывало, почти что и никогда, обычно родители, родичи старшие молодых сговаривали, а тут… Так уж вышло, потому что время такое – злое. Вымерли почти все!

Песня славная была, Очена ее тоже очень любила – подтянула заголосила:

– Соловей, соловушка-а-а-а!

А сама на подруг смотрела внимательно. Ага – вот Зветозара-Заринка взглядом стрельнула… а вот – Гостослава зеленоглазая повернула голову. А за ней и пухленькая Малгона – туда же. Всем интересно, однако ж, виду никто не показывает, мало ли, мол, с кем там эта Оченка шляется? Не шибко-то и охота знать.

Так вот себя девчонки держали, однако думали совершенно иначе. Очена это прекрасно знала – сама такою была. Смотрят, смотрят. Оценивают, кто-то даже завидует. А пусть!

Борич тоже, не будь дурен, заметил пущенные поющими девчонками взгляды. Заметил и встревожился – вот уж излишнее внимание нынче ему ни к чему было. Отсел торопливо… а потом и вовсе поднялся, шепнул Очене:

– Увидимся…

И ушел в ближний шалаш, что для гостей болотных тут же, на опушке, устроен был. Там и уснул.

Поутру только и проснулся, когда Гоемысл рыжебородый людей своих в обратный путь собирал. Не одни гости ушли – с близнятами, Радомир-князь их послал – так, сторожи проверить. Якобы! Борич-то хорошо знал, зачем эти парни посланы! И шел себе спокойненько, шагал, прядями золотыми на ветках любуясь. О брате думал – не обманула бы дева, вылечила.

А на следующий день, с дальней сторожи, пустился в обратный путь. Шел ходко, иногда и бежал даже, усталости не чувствуя. Ради брата все. Одни они от всего Келагастова рода остались. Одни… И ближе брата никого у Борича больше не было. Никого.

Пришел тайной тропою – здесь ведь его рода земли были, Келагастовы. Борич тут все стежки-дорожки знал, чужакам неведомые, – невдалеке от той самой опушки, от поля озимого, осмотрелся, нырнул в овражек, там, в кусточках мешочек припрятанный взял. Тяжелый. Не удержался, шагов на сто отойдя, зыркнул взглядом по сторонам, развязал котомку… На золоте, жемчуге, на драгоценных камнях солнце блеснуло. Засверкало эмалями разноцветными – небесно-голубой, густо-синей, красной… Борич невольно залюбовался, даже глаза прищурил от сияния нестерпимого. Так вот он какой, венец Аттилы-князя! Хорош.

Корона бургундов!

Венец горел, сиял тысячью осколками солнца, мириадами колдовских звезд бил по глазам, так, что сидевшая верхом на белом коне дева прищурила и без того узкие степные глаза. Улыбнулась устало, снова повторила приглушенным шепотом:

– Корона бургундов! Повелителя Аттилы венец. Что ж, воин, ты выполнил свое обещание. Не сомневайся, выполню и я свое.

Степная воительница в латах из бычьей кожи, в пурпурном римском плаще, с мечом на усыпанной жемчугом перевязи, она сейчас мысленно любовалась собой, гордая, как триста спартанцев разом. Стройная, смуглая, с длинными иссиня-черными волосами, связанными на макушке в пучок, дева нравилась многим. И была она из славного рода чистых гуннов, тех, кто следом за своим повелителем явились из дальних степей. Явились, чтоб заставить содрогнуться весь мир! И заставили. Мир содрогнулся, застыл в немом ужасе под копытами гуннских коней. И если б не черная смерть, если б не колдовство, если б не гнусная бургундка… Венец! Вот он, здесь, наконец-то в ее руках!

Как говорил херцог… м-м-м… Воительница наморщила лоб, пытаясь вспомнить латинскую поговорку, которыми так любил щеголять ее старый знакомый, некий Варимберт-херцог, да так и не вспомнила, рассмеялась, махнула рукой:

– Ты достоин награды, ант. Твой брат будет жить… Может быть, если будет на то воля богов или демонов.

Вторую часть фразы воительница произнесла по-гуннски, наверное, надеясь, что Борич ее не поймет. Он и не понял, однако насторожился, увидев, как скривили губы столпившиеся вокруг девы раскосые всадники. Сколько их было? Десяток, два… Или больше? Там, за порогами, тоже ржали кони. Значит – больше.

– Повелительница, – подъехав ближе, почтительно осведомился седоусый воин с изборожденным шрамами лицом. – Ты, в самом деле, собираешься отпустить этих парней живыми?

Дева чуть усмехнулась:

– Сначала не хотела, мой верный Хасдай… Но теперь – решила иначе.

– Позволь спросить – почему?

– Ты не помнишь? Я обещала!

– Но это – чужаки. Им можно обещать все… но ничего не делать. В том нет греха.

– Я знаю, верный Хасдай, – воительница погладила лошадь по гриве. – Только мне вот подумалось вдруг… Если тот парень, младший, излечится, то… Зачем мне терять свою славу?

– А ты собираешься вернуться в эти места?

– О-о-о! Увы, у нас не хватит сил на Константинополь! – весело расхохоталась дева. – И, кто знает, может быть, придется поселиться здесь. Варимберт-херцог как-то говорил… какой-то ромейской пословицей, я ее сейчас не вспомню, но смысл такой – зачем зря выбрасывать то, что, может быть, еще пригодится?

Хасдай покусал ус:

– Он не излечится, ты же знаешь!

– А вдруг? Моя бабушка ведь была колдуньей, известной по всей степи. А снадобье это – ее. Что морщишься?

– Больно уж оно мерзкое, даже на вид, – честно признался воин. – А пробовать я его ни за какие блага не стал бы. Моча демонов!

– Не моча, а плесень! – рассмеявшись, дева вновь посмотрела на стоявшего перед ней юношу с волосами светлыми, словно осенняя степь. – Эй, как там тебя… Борич. Ты выполнил все. Теперь приведи брата.