Владимир Марков-Бабкин - 1917: Государь революции [litres]

– Если поможешь нам найти и опознать тех, кто носил ящики, я лично буду ходатайствовать о твоем помиловании и вручении тебе денежной премии.

Париж. Франция.

3 (16) апреля 1917 года

О трагедии в Москве Урядный узнал из газет. Особенно покоробил Степана тот полный сарказма и злорадства тон, с каким эта новость подавалась во французской прессе. Но жителей французской столицы известия из далекой Москвы сегодня интересовали не слишком сильно. Были у них дела и поважнее.

Парижане были заняты своим обычным делом – строили баррикады. Сколько раз они это делали за прошедшие полтора века? Не счесть! Традиции протеста, переходящего в бои на улицах, прочно укоренились во Франции, а уж Париж в этом деле всегда был впереди всех. И живы были еще те, кто мальчишкой подносил патроны и продукты участникам уличных боев в бурные времена Парижской Коммуны. Да и без них было кому выворачивать булыжники из мостовой, валить фонарные столбы, таскать из разгромленных магазинов мебель, поджигать что ни попадя – в общем, вдохновенно и весело проводить время на свежем воздухе.

Урядный, пригнувшись перебежал на другую сторону улицы, рискуя нарваться на шальную пулю. Уж сколько раз ходил он под смертью за годы войны, но погибнуть вот так, от случайного выстрела, было бы ну уж совсем глупо. Да и не за тем он сейчас в Париже, чтобы гибнуть почем зря!

Утро в Париже началось обычно, и обычность эта продолжалась аж до самого выхода утренних газет. Газет, в которых был опубликован грозный приказ генерала Нивеля расстреливать на месте не только дезертиров, что еще было как-то понятно в условиях войны, но и всех, кто отказывался идти в наступление. В наступление, которое уже успели проклясть не только сами участники бессмысленных атак на укрепленные позиции германцев, но и большинство французов. Впрочем, британцы были в этом с ними полностью солидарны.

Тем более что циркулировали совершенно жуткие слухи о чуть ли не миллионе погибших, раненых и покалеченных в ходе этого проклятого наступления. Еще больше слухов было о том, что целые подразделения снимаются с фронта и идут на Париж. Зачем идут и сколько идет, тут версии разнились, но все сходились в одном – идут. Доказательств этого каждый мог увидеть предостаточно, ведь улицы столицы буквально кишели явными дезертирами, рассказывающими ужасные истории о несметных потерях, о стреляющих в солдат офицеров, о пулеметных командах, подбадривающих наступающих очередями в спины, о том, что ветераны-фронтовики вернутся с фронта и наведут порядок в столице…

Впрочем, возможно, приказ Нивеля не произвел бы такого громового эффекта на улицах французской столицы, если бы не поднял мятеж один из полков, расквартированных в Париже, получивший приказ оставить теплые безопасные казармы и отправиться на фронт. Этого утонченная психика солдат столичного гарнизона вынести не смогла.

Вспыхнувший мятеж задорно поддержали простые парижане, и спустя буквально несколько часов почти вся столица была перегорожена баррикадами, а брошенные на подавление воинские части отказывались выполнять приказы, объявляли о нейтралитете либо переходили на сторону восставших.

Собственно, особых требований у бунтующих не было. Точнее, ультиматумов была целая пачка, включавшая в себя самые разнообразные, часто противоречащие друг другу требования. Общим было разве что желание прекратить бессмысленное наступление и, уж как водится, отставка правительства.

Разумеется, пока все было довольно сумбурно и стихийно. Разве для того они в Париже, чтобы все так и оставалось?

Где-то между Москвой и Петроградом.

5 (18) апреля 1917 года

Я отложил в сторону оперативный доклад и устало потер глаза. Пятая за утро чашка крепчайшего кофе помогала мало, и я ловил себя на настоятельном желании наплевать на все и лечь поспать хотя бы часа на три-четыре. Усталый мозг уже с трудом воспринимал информацию. Сумасшедшая нагрузка последних дней и сон по два-три часа в сутки не могли не сказаться на моем самочувствии и мировосприятии.

Да, дни (и ночи) были непростыми. Москва, а за ней и вся империя балансировали на грани срыва в штопор, после которого уже никакими силами не удастся восстановить управление и все будет отдано на откуп стихии. Город бурлил, беспорядки охватили многие районы, имели место столкновения с полицией, возникали то тут, то там пожары. Только отсутствие явного врага и неясность целей уберегло Москву от баррикад на улицах или чего-то более серьезного.

Лишь через сутки после взрыва полиции и войскам удалось успокоить разбушевавшийся город, остановить имевшие место стихийные погромы и прочие непотребства, творимые разбудораженными массами. Благо еще в день Пасхи войска гарнизона и полиция были переведены на усиленный режим, что дало нам возможность не допустить потери контроля над столицей в первые часы после случившегося. Но, возможно, главную роль в умиротворении толпы сыграло появление на улицах Москвы всадников Дикой дивизии, одним свои видом (и именем) остужавших многие горячие головы. Сыграл свою роль и страх, который старательно разжигали агенты полиции и спецслужб, запуская в циркуляцию слухи, что взрывы могут быть еще и собираться толпами опасно, лучше переждать лихое время дома и не лезть на рожон. В общем, к утру вчерашнего дня относительный порядок на улицах был восстановлен, стихия толпы больше не сотрясала город, а разгоряченные жители столицы не бродили бесцельно по улицам в поисках приключений.

Стук в дверь кабинета прервал мои мысли.

– Ваше императорское величество!

Поднимаю голову.

– Слушаю вас, полковник.

– Только что получена свежая сводка по ситуации во Франции.

Беру из рук моего нового адъютанта папку и киваю. Полковник Абаканович бесшумно испаряется за дверь.

Пробегаю взглядом сводку. Да, на фоне московских событий сообщения газет об уличных боях и баррикадах в Париже особого ажиотажа среди российской публики не вызывали. Эка невидаль! Однако я знал больше газет и знал, что события во Франции развиваются весьма стремительно и пока было трудно предсказать, чем закончится дело. Радовало лишь то, что на фоне волнений в тылу французское военное командование и политическое руководство страны смягчили свою позицию относительно Русского экспедиционного корпуса, что, в общем-то, не удивительно, поскольку разоружить наши части французам так и не удалось. А наличие в охваченных волнениями тылах двух чужих вооруженных бригад, настроенных весьма злобно, создавало почву для возникновения неприятностей такого масштаба, что официальный Париж резко озаботился тем, чтобы убрать русские бригады куда подальше, охотно согласившись на предложение Италии перебросить русские части за Альпы. Так что сейчас полным ходом шло согласование порядка передислокации, и все упиралось в необходимость изыскания достаточного количества паровозов и вагонов для транспортировки моих солдат. А это, как оказалось, в охваченной беспорядками и забастовками стране дело не совсем простое.