Андрей Георгиев - Смерть в мои планы не входит

– Я их вижу. Мои действия?

– Эльза, ждать.

– Да, господин гауптштурмфюрер. Жду вашей команды.

– Шайза! Вот что ты с женщинами сделаешь? Договаривались же – никаких воинских званий, – произнёс Отто фон Шнитке. – Если всё сложится так, как я думаю, сегодня вечером мы будем дома, Ганс.

– Я их потеряла! – раздался из рации взволнованный голос снайпера.

– Что значит я их потеряла, Эльза? – удивлённо произнёс Отто.

– Их нет, как сквозь землю провалились, господин…

– Чтоб вас всех разодрало на части! Жди здесь, Ганс, я скоро вернусь!

Отто выскочил из машины, доставая из кобуры любимый «Вальтер».

– Сынок, почему мы возвращаемся домой? – спросил Шараф, остановившись.

– Отец, за нами следили, – ответил Салар. – Неужели ты не услышал запах табака? Разве кто-то среди наших соседей курит?

– Никто, сын, это же богопротивное дело! А ты молодец, внимательный! Но что нам теперь делать?

– Пройдём по нашей улице, потом… потом увидишь, отец. Я в этих местах вырос, и хорошо ориентируюсь. Доверься мне.

Отец и сын прошли по улице мимо своего дома, через триста метров Салар остановился, передал лопату отцу. Подтянувшись на руках, парень оказался по другую сторону глиняного забора. Через минуту скрипнул засов калитки, она приоткрылась.

– Иди за мной, отец. Шаг-в-шаг, – шёпотом произнёс Салар, закрывая калитку на засов.

Они прошли по двору своих соседей, вышли на задний двор дома и через несколько минут опять перелезли через забор, но теперь сплетённый из очень прочных жил пальмового листа. Примерно в километре от последнего дома посёлка росли три пальмы. Сколько им лет – никто точно на этот вопрос ответить не смог бы. Просто старые пальмы, каких множество, но, как примета будущего захоронения смертоносного артефакта, они подходили просто идеально. Деревья расположились в вершинах воображаемого треугольника, определив на глаз центр этого треугольника, Салар начал копать яму. Над головой, протяни руку и к ней прикоснёшься, светила яркая Луна. Шараф внимательно осматривал прилегающие окрестности, но ничего подозрительного не обнаружил. Посёлок спал, чтобы рано утром проснуться и заняться привычными делами.

– Хватит, отец? – спросил Салар. – Отец, почему ты плачешь?

– Да-да, хватит. Яма глубокая. Давай я тебе помогу выбраться, сынок, давай руку…

Прозвучал сухой звук выстрела. Шараф, не проронив ни единого звука, упал на землю. Прозвучал второй выстрел, Салар схватился за грудь, осел на дно ямы. Рядом с пальмами, словно из ниоткуда, появился невысокого роста, крепко сбитый темноволосый мужчина. В тишине ночи прозвучали ещё два выстрела. Мужчина произнёс:

– Вот так – хорошо! Так вы точно не оживёте. Мертвецы не склонны к болтовне.

Мужчина подтянул тело Шарафа к яме, сбросил вниз. Потом он развернул простыню и промасленную бумагу, проверил содержимое шкатулки. Мужчина взял в руки лопату, начал засыпать получившуюся могилу. Разровняв землю лопатой, он забросил её подальше от могилы. Мужчина наклонился, чтобы подобрать с земли шкатулку, но застыл неподвижно, когда услышал:

– Так-так! И кто это у нас здесь любитель по ночам рыть ямы? Ба! Да это же неуловимый Джек Саймонс, мой дорогой американский друг. Какая встреча, Джек! Из-за тебя, паршивец, я всю жизнь буду хромать. Долги нужно отдавать. Как думаешь, Джек?

Прозвучал приглушенный выстрел снайперской винтовки, Джек упал на землю, держась руками за простреленную ногу. Он скрежетал от боли зубами, но молчал.

– Простреленная коленная чашечка – это очень серьёзно, Джек. Один – один. Теперь к делу. Я могу тебя пристрелить, как бешенную собаку. Здесь и сейчас. Но ты сделал за меня грязную работу, ковбой, поэтому имеешь право на снисхождение. Выбирай: или смерть или ты мне всё рассказываешь. Кто интересуется чёрным камушком, для каких целей и так далее и тому подобное.

– Иди в задницу, Отто! Ты же прекрасно знаешь на кого я работаю, да и меня ты знаешь. Так что лучше – убей сразу.

– Эльза, повтори! – произнёс Отто.

Джек не выдержал, закричал от боли. Вторая нога тоже оказалась простреленной.

– Повторить вопрос? – поинтересовался Отто. – Стой, что ты делаешь?

Джек Саймонс раздавил зубами ампулу с ядом, вшитую в воротник рубашки.

– Ну, что же. Каждый выбирает свою судьбу, свою смерть. Я сжалюсь над тобой, ковбой. Прощай, Джек, – произнёс Отто, нажимая на курок «Вальтера».

Горный хребет Веттерштайн, Бавария, Германия. 1944 год

Шесть тентованные «немецких лошадок», грузовых автомобилей «Opel Blitz», натружено завывая двигателями в семьдесят три лошадиные силы, медленно двигались по серпантину горной дороги. Конец сорок четвёртого года и все прекрасно понимали, что не за горами конец войны.

«Чёртовы русские! Цепляясь за каждую пядь земли, они упорно продвигаются всё дальше и дальше на запад, к границам Германии. Полыхали огнем Венгрия, Румыния. Будь прокляты русские свиньи и их союзники!»

Штурмбанфюрер СС Отто фон Шнитке надавил рукой на набалдашник трости, почувствовал тепло, излучаемое чёрным алмазом. Отто посмотрел на алмаз, его погладил: «всё хорошо, успокойся». Фон Шнитке выглянул в окно «Horch 830», передёрнул плечами: казалось, стоит машине принять чуть правее, и она сорвётся в пропасть, увлекая с собою двух человек и величайшую тайну, находящуюся в кузове грузовых машин. Ту тайну, предмет, из-за которого пролито много крови.

«Одного Ирака хватило», – офицер усмехнулся, вспоминая события десятилетней давности.

Водитель автомобиля начал старательно выводить мелодию некогда популярной песни. Отто прислушался, потом произнёс:

– У тебя совершенно нет музыкального слуха, Гельмут! Если хочешь петь песню или насвистывать мелодию, делай это, когда меня не будет рядом. Фальшь на фальши. Поверь мне на слово – поёшь ты скверно, у меня абсолютный слух.

– Да, господин офицер. – Гельмут виновато посмотрел на офицера, замолчал.

«Horch 830», в кабине которой находился штурмбанфюрер, замыкала колонну грузовиков. Впереди идущая машина скрылась за поворотом, Гельмут выругался, сбросил скорость.

– Ты чего чёрта вспомнил, Гельмут? – спросил Отто. – Что случилось?

Причину остановки он увидел сам – из-под капота автомобиля валил пар. Отто вытащил из нагрудного кармана швейцарские часы "Longines", одна тысяча восемьсот девяносто восьмого года выпуска, с любовью посмотрел на эмалированный циферблат, на резные стрелки. Ровно два часа дня. Теперь, из-за дурацкой остановки машины, скорее всего, он не успеет вернуться к вечернему чаепитию в родной Гармиш – Партенкирхен. Его любимая Ева и двое сыновей будут допоздна ждать мужа и отца, потом разойдутся по своим комнатам. Отто, не зная почему, следуя интуиции, положил старинные часы на приборную панель автомобиля, взялся рукой за набалдашник трости, но сразу же руку отдёрнул. На ладони появился сильный ожог. Сам набалдашник стал светиться, карбонадо из угольно-чёрного превратился в ярко-красный.