Александр Башибузук - Каторжанин

— А косоглазых в деревне сколько?

— Дык, на пять душ меньше. И охфицер с унтером. Да есчо ферт у цивильному, но тот наш, из Александровска, вроде. Тьфу, иуда… Эти в моем дому, тутой. Настену с Машкой себе забрали. Девки выли, видать сильничали оных, а теперича замолчали. А солдаты у Михеича квартируют, рядом изба, через плетень. Тока забили его, вместе с женкой, сволота косоглазая. Меня-то последним засунули в коровник, я все подметить успел. У Маланьи бидон с самогоном сконфисковали. Ядреный…

— Ироды… — эхом всхлипнул женский голос. — Христа на них нет…

Я покосился на приоткрытую дверь избы.

— Понял. А теперь сидите, как мыши.

Подождал еще пару минут, переложил пистолет в левую руку, в правую взял томагавк и шагнул к крыльцу.

Три души, говоришь?

Легонько скрипнула дверь. В лицо ударил ядреный смрад перегара, рвоты и мочи.

Я стиснул зубы, чтобы не выругаться и прислушался.

Тихие женские всхлипы разбавлял могучий мужской храп.

Шаг…

По центру комнаты стоит большой длинный стол, заваленный посудой и объедками. На лавке, уперев голову в столешницу, сидит японец с нашивками сержанта, а гражданский, в облеванном полосатом пинджаке, валяется рядом прямо на полу.

Храп доносился из-за занавески, а в углу, сжавшись в комочек, жалобно всхлипывала полная молодая девушка, в разорванной и окровавленной рубашке.

«Идиллия, мать вашу…»

Сержант вдруг резко вскинулся и уставился на меня ошалелым перепуганным взглядом.

И опять уткнулся мордой на стол, но уже с разваленным черепом.

Из загородки кто-то заполошно рванулся, но тут же рухнул на пол, запутавшись в занавеске.

— Сука… — я изо всей силы саданул ногой по барахтавшейся фигуре, а потом, поймав момент, еще раз приложил плашмя томагавком по высунувшейся коротко стриженной башке.

Стриженный глухо хрюкнул и замер, раскинув руки словно на пляже.

Гражданский замычал, перевернулся на другой бок, но так и остался лежать на полу.

— У-у-у-уо… — тоненько завыла девушка, зажимая рот обеими руками.

— Тихо!.. — я приложил палец к губам и от души угостил цивильного носком сапога в висок. Оглянулся, забрал стоявшую в углу винтовку, снял со стула портупею с кобурой и вышел из дома.

Так, что там у нас на очереди?

Над забором появилась патлатая башка Тайто.

— Она тама… — зашипел айн, тыкая пальцем в соседнюю избу. — Наши тоже тама, сторожат они. Одина гулять пописать пошла, уже не писает… — айн довольно ощерился.

— Жди… — я подбежал к коровнику и убрал запорный брус с двери. — Выходим, но детей пока оставьте здесь. В доме пара живых, вяжите их и сторожите. И тихо! Не дай бог, кто пискнет, языки сам повырываю.

— Нешто мы дурные? — пробухтели в ответ из темноты. — Рази что Маланья, хе-хе…

— Чтоб тебе попрыщило, старый дурак… — едва слышно прокомментировала женщина и замолчала.

— Держи… — я сунул винтовку тощему, но еще крепкому старику в поддевке. — Будешь за стар…

Но недоговорил, потому что совсем рядом стеганул звонкий выстрел.

— Кровь Господня… — метнулся к забору, нашел взглядом Тайто и рявкнул. — Что за нахрен?

— Япона проснулась… — коротко ответил айн.

На крыльце распростерлось тело японского солдата, а из самого дома доносился возбужденный галдеж на японском языке.

— Держите окна и дверь…

С последним словом из избы на улицу попыталась выскочить несколько солдат. Впрочем, без особого успеха.

Защелкали винтовки айнов, пара японцев попадали, остальные живо заскочили назад в дом.

Следующий час прошел в очень увлекательном, но совершено бесполезном занятии. Японцы палили наугад из окон, айны палили по ним, но тоже без особого успеха — солдаты очень предусмотрительно не высовывались. Попытки прорваться на улицу они больше не совершали.

— Япона язык знаешь? — поинтересовался я у Тайто.

— Мала-мала знать! — гордо ответил айн.

— Так скажи, чтобы сдавались. Сдадутся — буду жить, нет — умрут.

— Ага, отец… — айн что-то проорал в сторону избы.

Ответ последовал незамедлительно.

— Ну что?

Айн обиженно скривился:

— Она много плохое слово говорить…

— Черт…

Ситуация складывалась не очень хорошая, совсем не в нашу пользу. В доме оставалось как минимум двенадцать японцев. Со своим запасом патронов, они могли отстреливаться еще очень долго. А лезть в избу с айнами — не очень умное решение. Ну не штурмовики они ни разу. Блядь, а тут скоро рассветет уже.

— А если…

Неожиданно появившаяся в голове мысль вызвала на лице зловещую улыбку.

— Жди… — я быстро вернулся в первый дом, взял там со стола керосиновую лампу и здоровенную бутыль, наполовину заполненную мутной жидкостью. Взвесил в руках и довольно хмыкнул. — Ну что, товарищи самураи, вы там часом не замерзли?

— Дык, куда ж ты хороший продукт, ирод?!! — дед заполошно догнал меня и протянул жестяной бидончик. — Вона карасину чутка наличествует. А так, пали, нахрен, наших тама нет, а хозяина-то, Михеича, посекли вчера со старухой. Ветра нет, другие избы не займутся. Один хрен нам тутай теперича не жить. И-эх, сволота косоглазая, ястри вас в сраку…

Я кивнул старику, пробрался вдоль забора и коротко замахнувшись, шваркнул бидон под окна. Стрельба сразу прекратилась, в доме поднялся отчаянный галдеж — японцы сразу поняли, что дело пахнет керосином. И в прямом и переносном смысле.

Я хмыкнул и приказал Тайто.

— Передай им: если не сдадутся, сожжем вместе с домом.

Айн снова разразился длинной тирадой, а потом обернулся ко мне:

— Спрашивают, жить будут, если сдаваться?

Скрепя сердце, я буркнул:

— Скажи, убивать не будем.

Тайто немедля приступил к исполнению, подтверждая свою речь активной пантомимой, видимо словарного запаса айну все-таки не хватало.

Но, как бы там ни было, самураи, мать их за ногу, согласились сдаться.

Процесс сдачи проходил образцово-показательно. Японцы выходили по одному, аккуратно ставили винтовки к плетню, представлялись, кланялись, а потом ложились мордой в землю, после чего айны им вязали руки.

На лица моих бородачей надо было еще посмотреть — личный состав прямо сиял. Еще бы — за три дня, две эпических бескровных победы. Да и трофеи просто гигантские, это как по местным меркам. Тайто проболтался, что парни, за последние дни, за счет добычи, стали едва ли не самыми состоятельными в племени.

Я пересчитал японцев и не досчитался одного.

— Четырнадцать… Где пятнадцатый? Тайто…

Айн переговорил с одним из пленных и доложил.

— Один бабка здесь колоть, утром помирать, уже закопать его…

— Бабка Неонила одного вилами запорола, — мрачно подсказал старик. — Уж прости, запамятовал я сразу сообщить. Как Пеструшку ее стали выводить из скотника, так и кинулась старая. И так была стервоза еще та, а тут вообще осатанела. А баба… ее японы спалили в овиннике, так и лежит, черненька-черненька, как арапка. Епт, совсем башкой слаб стал! Хорошо, что не запалили. Есчо, тутой где-то Машка была, ее солдатам отдали. Така ладна, пышна и белява девка. Тока слегка не в себе, да хроменька на левую ноженьку. Чего-то не видать оную.