Александр Иванов - Кайа. История про одолженную жизнь [СИ]

Ну а сам «процесс» должен быть записан неким «третьим» лицом.

В Империи брачным возрастом было 16 лет, а вот «возраст согласия» — 14 лет. Так что, блондинчик ничего не опасался — Кайа была «законной целью».

Я огляделся вокруг, невдалеке от нас прогуливалась одна из приглашенных взрослых. В одиночестве. На пути к заветной лавочке, где я должен был употребить напиток для настоящей взрослой девчонки, мы проходили как раз мимо того самого офицера из Училища, что обеспечивал порядок.

— Господин офицер! — обратился я к тому.

— Да, барышня? — ответил тот.

Я убрал руку шлюхи с себя и сделав скорбное лицо, сказал:

— Я вынуждена сообщить вам о неприятности, этот курсант, — я указал рукой на слегка обалдевшего «кавалера», — принес с собой алкоголь и хочет меня напоить. Фляга у него во внутреннем кармане мундира.

«Кавалер», побледнев, начал отнекиваться, что-то там блея.

Офицер, протянув руку, сказал:

— Флягу!

— Она что-то напутала, — затараторил «Витек», — у меня нет никакой фляги!

— Последний раз говорю, флягу!

Трясущимися руками, блондинчик достал из-за пазухи флягу и отдал ее офицеру, тот, открыл крышку, понюхав содержимое, после чего, развернулся ко мне и произнес:

— Барышня! От лица нашего Училища приношу Вам свои извинения за неподобающее поведение курсанта.

— Ничего страшного, — улыбнувшись тому, ответил я, — ничего же не случилось.

Блондинчик стоял и смотрел на меня с неприкрытой ненавистью.

— За мной, — скомандовал ему офицер.

— Один вопрос, — сказал я, когда они уже двинулись, — Виктор, удовлетвори мое женское любопытство, пожалуйста.

Тот остановился, развернулся и «бросил» мне:

— Что?

— Ты и с мужчинами спишь за деньги? — с нежной такой улыбочкой спросила Кайа.

Блондинчик смертельно побледнел, у него забегали глазки, от чего моя улыбка стала «до ушей».

— Неплохо сегодня повеселились, да? До свидания, — попрощался с ним я, после чего развернулся и пошел в противоположную сторону, к женщине, что стояла недалеко от нас и наблюдала за происходящим.

За спиной я услышал вопрос офицера:

— О чем это она говорила? А?

Подойдя быстрым шагом в плотную к женщине, которая явно не ожидала этого и попыталась отойти от меня, я сказал, со вполне себе искренней улыбкой на устах:

— У вас такое прекрасное платье, позвольте мне сделать «снимок» с вами!

После чего, не дожидаясь разрешения от нее, встал рядом и сделал наше с ней селфи. Она начала было протестовать, но я пробубнив слова благодарности, развернулся и ушел, не обращая более на нее внимание. Снимок я тут же отослал вновь обретенной «матушке», с вопросом, не знает ли она женщину на фото, рядом со мной?

Ответ пришел неожиданно быстро, «матушка» сообщала, что эта барышня — супруга брата супруги моего «бывшего папани». Она так и написала: «бывшего папани». После чего живо интересовалось, что происходит, все ли у меня в порядке и не нужна ли мне какая-либо помощь?

«Все в полном порядке, не тревожься, сегодняшний вечер прошел очень хорошо» — ответил ей.

Я взглянул на фотографию. На платье этой женщины я разглядел знакомую уже лисичку.

— Значит все-таки «родственнички» — сказал самому себе я.

Найдя воспитателя, сообщил той, что возвращаюсь в свою комнату. Возвращался один, девчонки еще где-то бродили со своими «кавалерами».

Стоя под горячими струями душа, я «спускал напряжение» старым-добрым способом, при этом представляя разбитое и окровавленное лицо блондинчика, а так же… того идиота из магазина, после чего обессиленно опустился на колени, тяжело дыша и отметив, что у женщин, в плане ощущений, несправедливое преимущество!

Все это просто какое-то безумие!

Не знаю, сколько я так простоял на коленях, облокотившись на стену душевой, когда в мою кабинку заглянула одна из воспитанниц, на которую я злобно взглянув, рыкнул:

— Брысь!

Та, ойкнув от испуга, исчезла.

После душа, лежа в постели, я моментально заснул, не обращая внимания на «трескотню» Яны, которая была до сих пор под впечатлением от произошедшего в Бальном Зале.

Этой ночью я спал исключительно хреново, что в общем и не удивительно, учитывая день прошедший, постоянно просыпаясь.

А в тот миг, когда под окнами нашего общежития начали орать сирены, то ли полицейских авто, то ли «скорой», сон покинул меня окончательно.

— Что случилось? — поинтересовалась, потирая спросонья глаза, разбуженная Яна.

— Не знаю, видимо кому-то стало плохо, — ответил я, пожимая плечами и подходя к окну, — еще ночь, спи.

Часы на видеофоне показывали 05:12.

Яна, вроде бы, заснула вновь, а я, улегшись на кровати, стал просматривать чат.

Сначала, в ночном безмолвном чате, словно одинокий выстрел, появилось сообщение, а затем, сирена, видимо, перебудила если не всех, то очень многих, в чате, буквально за пару минут, наступил Апокалипсис.

Судя по сообщениям, которые я уже не успевал читать, причиной всего этого ночного катаклизма — стала Художница. Ее, с Таней, поместили, раздельно, само собой, в комнаты к Воспитателям, где они должны были находиться, под надзором, ожидая, когда за ними приедут родители или иные родственники. За Художницей приехали той же ночью, но вот незадача, в комнате ее не оказалось. И когда, в результате поисков, ее все-таки смогли найти, Художница была уже… «всё», хотя проскакивали сообщения, будто бы, ее вытаскивали из «петли» еще живой.

Судя по сообщениям, на этаже корпуса, где она должна была находиться, в данный момент творился полный треш. Пишут, что у Воспитателя, к которой ту подселили и, которая, должна была за ней присматривать, случилась дикая истерика, а родные, приехавшие забрать своего ребенка — беснуются. Сама же Художница, этой ночью, судя по всему, пребывала в таком душевном состоянии, что ей незамедлительно требовалась профессиональная психологическая помощь, которую ей вовремя организовать не смогли и неусыпный надзор, с которым тоже пошло «что-то не так», оставив один-на-один с произошедшим кошмаром и позором, которые она не смогла пережить, а к утру, «варясь в собственном соку» всего этого ужаса, она решилась…

Меня пробрал сильный озноб, я вспомнил ту ночь, тоже уже под утро, когда сходя с ума от боли и ожидания неминуемого ужасного финала, принял решение «уйти»… Вот только в отличии от меня, которому помочь уже никто не был в состоянии, Художница могла избежать подобной развязки ее истории, если бы кто-нибудь, из тех, кто был обязан это сделать, протянул бы ей руку… Но увы, у этих людей, видимо, были дела поважнее.

Она, воспользовавшись тем, что Воспитатель спит, незамеченной вышла из комнаты, каким-то образом, скорее всего, через окно в холле — выбралась из общежития, где и свела счеты с жизнью, с помощью первого же попавшегося дерева.