Анатолий Дроздов - Пистоль и шпага [СИ]

Дверь в кабинет приотворилась, и в получившуюся щель скользнул адъютант.

— Узнал, государь! — выпалил, вытягиваясь. — Точно лекарь. В представлении на офицерский чин предписано сообщать сведения для внесения в формуляр, в том числе об образовании. Написано, что Руцкий окончил университет за границей, где обучался лекарскому делу. Говорит по-французски и по-немецки.

— Благодарю, дружок! — сказал Александр, с удовольствием увидев, как полыхнули обожанием глаза адъютанта. По въевшейся с малых лет привычке царь был любезен с окружавшими его людьми — с теми, конечно, кто был полезен. Александр любил нравиться — даже таким незначительным фигурам, как адъютант.

— Ты вот что, — сказал добродушно, — подготовь письмо Виллие. Передай Якову Васильевичу мою просьбу прибыть в Петербург. Довольно ему пребывать при действующей армии — и без него справятся. Все, что требовалось по лекарской части, он уже сделал. Заодно уведомь, чтобы взял с собой подпоручика Руцкого. Буде начальство того станет возражать, пусть покажет мое письмо.

— Слушаю, государь! — кивнул адъютант и скрылся за дверью.

«Будем надеяться, что Руцкого не убьют, — подумал император. — Странный он человек. Вместо того чтобы делать карьер по лекарской части, тем более что Виллие от него в восторге, полез в офицеры. Хотел дворянства? Так я его ему даровал. Вот и занимался бы своим делом. Офицеров и солдат у меня довольно, а вот добрых лекарей — по пальцам перечесть. За столько лет не могли с мозолями справиться…

Думая так, Александр не вспомнил, что еще часом тому читал письмо Кутузова, в котором светлейший сетовал на недостаток офицеров в армии, и император с этим соглашался. Но это не затрагивало его лично, а личное для Александра всегда стояло на первом месте…

— Уверены, Даву? — спросил Наполеон. — Русские, в самом деле, готовятся к сражению?

— Они возводят укрепления, — ответил маршал. — Редуты, люнеты, флеши. Ставят батареи. Зачем, если нет намерения воевать?

— Вы не знаете Кутузова! — хмыкнул Наполеон. — Это старый лис. С него станется возвести укрепления, заставив нас развернуть армию в боевой порядок, а ночью уйти. Русские делали это не раз.

— По сообщениям агентов, далее до самой Москвы нет подходящей позиции для битвы. Сомневаюсь, что русские сдадут древнюю столицу без боя. Под Смоленском они сражались.

— Это был всего лишь заслон, — сморщился император. — Они пожертвовали частью армии, дав возможность уйти остальным. Могут повторить.

— Агенты доносят, что здесь вся русская армия.

— Хорошо бы так, — кивнул Наполеон. — Надоело гоняться за ними, как гончая за зайцем. Теперь зайчик устал и решил дать отпор? Я счастлив, Наполеон улыбнулся. — Мы разобьем русских и получим нужный нам мир. Без армии Россия — младенец в колыбели. Подходи и бери в руки. Как называется селение, возле которого встали русские?

— Их там несколько, сир. Бородино, Горки, Семеновское, Утица.

— Никому неизвестные названия, — вновь улыбнулся Наполеон. — Такими же были Маренго, Аустерлиц, Прейсиш-Эйлау. Теперь о них знает мир. Наша слава впишет в историю имена этих жалких селений. Хотя много чести. Пусть предстоящее сражение называется Московским. Что скажете, Даву?

— Великолепная мысль, сир! — поклонился маршал. — Тем более что река, протекающая в этой местности, носит имя русской столицы.

— Решено! — сказал Наполеон. — Я прошу вас удвоить наблюдение за русскими. Не дайте им улизнуть. Обо всем подозрительном в их лагере сообщайте немедленно.

— Слушаюсь, сир! — ответил маршал и, повинуясь знаку императора, вышел из комнаты.

К себе в ставку Даву ехал в дурном настроении. Он собирался рассказать Наполеону о посланце из будущего и даже захватил с собой ранец с его вещами, однако не решился. Император не стал бы его слушать: это было видно по его виду и речам. Наполеон хотел знать только о предстоящей битве — это единственное, что его интересовало. В последнее время маршал с горечью замечал, что перестает понимать человека, за которым некогда пошел, как за путеводной звездой. То, что Наполеон стал императором, он воспринял с пониманием: того требовала ситуация, сложившаяся в Европе. К реставрации порядков, существовавших до революции, это не привело. Свобода, равенство, братство остались на знамени Франции. Любой ее гражданин мог занять место у трона, происхождение человека при этом не играло роли. В окружении Наполеона дети трактирщиков соседствовали с бывшими аристократами, и это никого не удивляло. Одобрительно воспринял Даву и походы в Европу. Гнойник, угрожавший затопить Францию смердящими потоками контрреволюции, следовало вскрыть и вычистить, что и удалось. Заодно Франция принесла народам Европы свет равенства и свободы. На покоренных землях вводились законы империи, уничтожались сословия и привилегии паразитов. Но со временем Даву стал замечать, что сражения, которые он воспринимал, как печальную необходимость, занимают императора больше, чем интересы Франции. Наполеон буквально рвался в бой и чуть ли не бредил битвами. Вот и в России… Зачем Франции страна с диким народом и огромными малозаселенными землями? Подавляющая часть жителей России — крепостные крестьяне, то есть рабы. Даву понял бы императора, объяви тот их свободными. Но Наполеон этого делать не стал. Не захотел злить русского царя, от которого ему требовался нужный мир. И за это должны умирать французы? Сколько их уже осталось на полях сражений — в Европе и не только? Наборы в армию обескровили Францию: в деревнях и городах не хватает молодых и здоровых мужчин, зато полно незамужних женщин и вдов. Если так далее пойдет, страна обезлюдеет, и вражеская армия захватит ее без особых затруднений.

Если верить Маре, так и произошло. Русская кампания кончилась неудачей, иначе как объяснить отставку императора, его ссылку на Эльбу, реставрацию Бурбонов и последовавшее триумфальное возвращение Наполеона? Но и оно завершилось разгромом под Ватерлоо. Где в это время был сам Даву? В спектакле, который Мааре видел на устройстве посланца, его имя не упоминалось — маршал специально спрашивал. Мюрат, Ней, Груши — эти были. Значит, он или погиб, или находился в отдалении. Вполне возможно, что первое, и нельзя исключать, что в России. Это мучило Даву. Не то, чтобы он боялся смерти — это не достойно офицера, но угнетала недосказанность. Расспросить бы этого посланца! Получись у Маре его захватить, можно смело идти к императору. Тогда многое, возможно, удастся изменить.

Внезапно Даву осознал, что не удастся. Наполеон не поверит. В последнее время император слышит только себя. Посланца и его вещи он сочтет попыткой повлиять на его гениальные решения. «Наполеон похож игрока, который привык ставить все на кон и при этом неизменно выигрывать, — подумал маршал. — Такой гонит от себя мысль, что удача может отвернуться. Остается решить, нужен ли Франции такой император?»