Максим Дынин - О дивный Новый Свет!

– Приготовьте пушки и пулеметы, разверните нос корабля к ним. Не нравится мне все это. Штормтрапы убраны?

– Да, все нормально.

Корабли тем временем приближались, и на палубах мы увидели кучу вооруженных людей. Вдруг раздался выстрел, и у одного из кораблей на носу возникло облачко дыма, и недалеко от нас в море упало ядро. Через несколько секунд, выстрелил второй, и это ядро чуть-чуть не долетело до нашего носа.

– Огонь, – закричал я.

Два выстрела из носового орудия – и оба корабля превратились в груды пылающих обломков, а из воды послышались крики, кто-то, похоже, выжил. Мы срочно спустили две шлюпки – но когда они наконец достигли места крушения, там барахтался ровно один человек – но прямо перед глазами нашей команды из воды показался острый плавник, и огромная акулья голова схватила последнего выжившего и утащила под воду. Увы, больше ни единого живого человека мы не увидели, и языка у нас не оказалось. Я подумал, что нужно было воспользоваться пулемётами вместо пушки – может, кто бы и выжил. Зато в одном из трупов я узнал того самого Эмилио, который вместе с Антонио посетил меня несколько дней назад в Эль Нидо. Значит, эти ребята были людьми Антонио. Я, конечно, так и предполагал, но теперь мы знали это точно.

– Ну что ж, – сказал я. – Похоже, мы серьезно проредили их силы. Пора нанести ответный визит.

Рынок в Санта-Лусии проводился раз в две недели у юго-восточной ее оконечности. Там были оборудованы лодочные причалы, и индейцы со всей округи приходили на лодках – ведь ни лошадей, ни тем более телег ни у кого из них не было – колесо в Америке до прихода европейцев вообще не было известно, верховой скот тоже, а из вьючного скота была известна только лама – да и то в Центральных Андах, тысячами километров южнее. Поэтому жители прибрежных деревень пользовались лодками для перевозок. Эти причалы я заметил, когда мы с покойным Пеньей ездили на Эль Гитаррон, но не обратил на них внимания.

А теперь на причалах разгружались и отходили лодки, которыми управляли мужчины в набедренных повязках. А на площади прямо на тростниковых матах, расстеленных на земле, лежали фрукты и овощи, рыба и птица, ткани и обсидиановые ножи, которыми торговали женщины в хлопчатобумажных вышитых блузках и длинных юбках, сидевшие здесь же, на земле. Местли и Шочитль рассредоточились по рынку, а Патли осталась со мной – как она сказала, «все равно я для них пришлая». Кстати, после того, как ей вправила ногу Лиза, она не хромала вообще.

И тут я наконец догадался спросить, откуда же она родом.

– Алесео, место, где я родилась, далеко на севере, там, где море холодное, а рядом с берегом находятся прекрасные острова. Не знаю, где они сейчас, но корабль, который увез меня сюда, шел не менее, а то и более месяца. Я была в трюме и не видела, куда он шел и сколько времени он стоял, а сколько двигался.

Так, подумал я. Холодное море… Не иначе, как девушка откуда-то из наших мест. Вот только откуда? Ничего, когда пойдем на север, надеюсь, узнает родные места.

– А ты знаешь язык того места, откуда ты родом?

– Знаю, Алесео, хотя, конечно, немного подзабыла.

– А как называется твой язык?

– Киж.

– Скажи мне: «Я хочу есть».

Она засмеялась и ответила:

– Ковиинокве´е.

Эту фразу я знал и на языке мивоков, и на языке чумашей – и то, что я услышал, не было похоже ни на то, ни на другое. Ничего, подумал я, рано или поздно найдем ее родные места. А пока у нас другая задача…

Когда я подходил к продавщицам и спрашивал, почем то или другое, никто меня не понимал – а то, что говорили они, было для меня столь же непонятно. Тут как по наитию я достал из кармана заколку для волос – из одного из контейнеров со «Святой Елены» – и вручил ее красивой девушке-йопе. Та посмотрела на меня с испугом, но Патли показала ей, как пользоваться этим подарком. Когда девушка поняла, что я за него ничего не прошу, она слегка поклонилась и улыбнулась. После чего, я подарил такие же девушкам, которые сидели рядом с первой – и был одарен еще несколькими улыбками. Одна девушка, которая торговала кактусовыми фигами, вдруг спросила меня на ломаном испанском:

– Сеньор хотеть фиги? Вкусно!

Я с улыбкой взял несколько штук и дал ей серебряную монету в один реаль. Она с ужасом сказала:

– Не иметь маленькие деньги? Один мараведи [25] Maravedí – мелкая серебряная монета. После реформы 1497 года в одном реале было тридцать четыре мараведи. хватит.

– То, что останется, подарок для прекрасной дамы.

– Сеньор уже подарить мне это – и она показала заколку.

– Сеньорита откуда?

– Я не сеньорита, я индеец. Меня звать Косамалотль. Я из Акатль-поль-ко, там, – и она показала на юго-восток.

Я вспомнил, что «сеньорита» тогда означало женщина из правящего класса.

– Меня зовут Алесео.

И меня вдруг осенило.

– Там, где Акатль-поль-ко, есть другие белые люди?

– Там рядом есть большой каменный дом, построили белые люди. Там было два большой лодка. Утром лодка ушел и не пришел.

– Может дама показать этот дом?

– Мой папа приехать после рынок, говорить. Мой папа говорить испанский.

– А где твой папа?

– Там, на лодка, – сказала она, показав на залив.

Я с улыбкой спросил: – А сколько за все фиги?

– Все??

– Да, все.

Она оценила количество фиг и сказала:

– Один реаль.

Я дал ей еще три реаля и сказал:

– Остаток подарок для Косамалотль.

«Идальго», стоявшие неподалеку, подошли ко мне, увидев мой жест, и начали грузить фиги в принесенные сумки.

Тем временем, подошли Местли и Шочитль. Местли пожаловалась, что никто ей ничего не хочет рассказывать – хоть она и говорит на науатле, для местных она чужая. Вкратце, я рассказал им о том, что я узнал от девушки. Местли посмотрела на меня, поцеловала меня в щеку и посмотрела на девушку. И они с Шочитль и Патли затараторили с ней на науатле. Потом Патли посмотрела на меня и сказала:

– Косамалотль говорит, что ты очень хороший – не как испанцы. Спрашивает, не женат ли ты. Я сказала, что увы, женат, иначе сама бы тебя забрала.

– А что значит «косамалотль»?

– Радуга.

Вскоре подплыла лодка в которой сидел индеец лет сорока. Он заговорил с Косамалотль на науатле, потом посмотрел на меня и спросил по-испански, хоть и с небольшим акцентом – меньшим, чем у меня.

– Здравствуйте, сеньор Алесео, меня зовут Чималли. Сеньор не испанец?

– Нет, сеньор Чималли, я русский.

– Мы не сеньоры, мы всего лишь индейцы. Испанцы говорят, что мы дикари.

– Для нас вы такие же люди, как мы или испанцы.

– Косамалотль мне сказала, я не поверил. Моя дочь права, сеньор хороший человек. Она сказала, что сеньор хочет, чтобы мы показали, где живут другие белые люди. Это плохие белые люди. Они берут все, что хотят у бедных индейцев, а если кто не отдает им это, они убивают индейцев. Если им нужна женщина, они берут женщину силой.