Роман Злотников - На службе у Изгоя [litres]

Лицо Вышаты вновь стало крайне задумчивым, и, не удержавшись, я снова заговорил, стараясь, впрочем, не слишком горячиться:

– Послушай, Тмутаракань – идеальное место для торговли. С юга в нее поступают товары Грузинского царства, с востока – Хорезма, с запада – Византии, с севера – самой Руси! Ты хочешь, чтобы там и дальше всей торговлей заправляли хазарские купцы, или потесним их в русском княжестве?! Более того, если князь поверит в нас, в наше предложение, мы возродим торговый путь на Дону, а там уже недалеки переволоки до Итиля! Значит, сумеем вести дела и с булгарами, и с Хорезмом, а значит, получим доступ к шелку!

Вышата пронзил меня негодующим взглядом:

– А как же разбойники касожские на море?

– А разве не Ростиславу Владимировичу они платят дань? Повторюсь, если мы заинтересуем его нашим предложением – а в случае успеха предприятия заинтересуем обязательно, – касоги на море будут твоих противников топить, а наши ладьи не тронут!

Купец огорченно покачал головой:

– Не по-христиански!

Вновь выругавшись про себя, я поспешил успокоить собеседника:

– Да я просто так сказал, к слову пришлось. Главное, что тебя и твоих людей точно не тронут! Ну так что, Вышата, будешь меня ждать по весне в Плеснеске?

Сидящий на другом конце стола хозяин дома вновь глубоко задумался, а после лукаво улыбнулся:

– Нравится мне твое предложение, ей-богу, нравится! Да вот только наш Ростислав Владимирович в Тмутаракани более не правит! А сидит там князь Глеб Святославич с отцовской дружиной!

Я ответил презрительной усмешкой на «стопроцентный» довод купца:

– Сегодня сидит в городе, а уже завтра дружина домой пойдет. Разве не знаешь, что куманы по всей степи режут торков? Добьют их, примутся налетать на южный рубеж Руси… Нет, долго Святослав черниговскую дружину в Тмутаракани не продержит. А как только уйдет рать, так город займет наш князь – он ведь из земель ясов и касогов никуда не делся, ему теперь назад хода нет. Ну так что, торговый человек, принимаешь мое предложение?!

На торг я сумел добраться только на четвертую неделю после того, как пришел в сознание. Долог был мой путь, зато тело в норму пришло, сейчас раны практически не беспокоят.

Ну что сказать, главное новгородское торжище меня не разочаровало: как мне показалось, здесь продают все, от скота и воинской сбруи до мехов и драгоценностей. Торговые гости из Европы стараются закупить меха и пушнину по местным ценам – наши ведь продают на Западе, прилично подняв стоимость, стремясь и расходы на транспорт окупить, и себя не забыть. Большим спросом также пользуются такие отечественные товары, как лен, пенька и зерно, неплохо продается керамика. В свою очередь, европейцы предлагают шерсть, янтарь и металлы-руду, также на торгу много образцов европейского оружия. Правда, поначалу я не понял, чем норвежские или германские мечи отличаются от наших и чем их сталь превосходит харалуг [46]новгородских оружейников. Потом, правда, до меня дошло, что, даже несмотря на транспортировку, торговые гости из заморских немцев [47]продают свое оружие дешевле, чем наши мастера, и это если говорить про оружие из обычной стали. Кстати, не самое плохое оружие, местные кузнецы нередко подражают европейской ковке. Причина относительной дешевизны заключается в том, что в Западной Европе имеются настоящие залежи руды, а русским мастерам доступен лишь болотный сырец. Новгородские харалужные секиры и мечи с добавлением «небесного металла» – метеоритной руды – стоят и вовсе запредельно дорого.

Однако на торг съезжаются не только европейские немцы. При мне его посетила пара торговых гостей из Византии, в большом объеме скупающих воск и продающих женские товары: украшения, благовония, одежду. Видел я купцов и исключительно восточной внешности, бойко промышляющих пряностями на развес и даже шелками. Последние, как я понял, и вовсе озолотились, но и риск претерпели немалый, добираясь со столь ценным товаром до Новгорода. А ведь им еще и домой возвращаться с прибылью…

Да, чего здесь только нет и какие только товары не представлены на торгу! Голова начинает кружиться от множества зазывающих криков, брани спорящих о цене, басистого мужского смеха в момент удачных сделок… Но меня интересовали исключительно корчмы.

Их на торгу целых две, и заходят сюда не только ради хмельного меда или кваса, но и откушать пирожков с разными начинками да душистых, наваристых каш с мясом. Я даже как-то видел на столе у купцов печенного с яблоками гуся… А еще в корчмах на торгу пересказываются все истории, сплетни да рассказы, именно здесь можно узнать, какой торговый путь нынче опасен, какой нет и кто сегодня в каком городе правит… И какая княгиня взята в заложницы киевским князем Изяславом Ярославичем!

– Ну что, друже, готов пойти со мной славу добывать да почет у князя Ростислава?

В голубых… нет, даже васильковых глазах Еремея появился азартный блеск. Еще бы: молодой воин, он не успел обзавестись семьей и грезит лишь о ратной славе да о подвигах богатырских, про кои слагают песни многочисленные баюны. А заслужить почет на боевой княжеской службе гораздо легче и быстрее, чем на опостылевшей и пресной у киевского посадника! Если же еще вспомнить и мои рассказы о бескрайнем и теплом Черном море, в котором плавают умные и добрые дельфины, о сладострастных касожских женщинах, прекрасных ликом и тончайших в талии… Сам я их, правда, еще не видел, но арабским источникам доверяю [48]. А если принять во внимание также ореол благородства и храбрости Ростислава Владимировича и саму полусказочность тмутараканской земли… Короче, у «клиента» не было шансов отказаться. Тем более учитывая последние обстоятельства… И все же Еремей выждал некоторую паузу для порядка, после чего утвердительно кивнул:

– Согласен, брат мой названый.

Конец фразы дружинник выделил особо теплыми интонациями, словно говоря о чем-то для себя дорогом – о чем-то ценном, недавно появившемся в его жизни. Да так оно, пожалуй, и есть, я испытываю схожие чувства.

Древний воинский обычай брататься с соратниками зародился неспроста – порой воины или вовсе не имели семьи, или годами не виделись с постаревшими родителями, как тот же Еремей. Со временем подобное одиночество начинало разъедать душу, и тогда ратник, не имеющий возможности взять жену, называл братом кого-то из друзей. Если последний понимал и принимал его позыв, воины братались и с того момента делили все тяготы и невзгоды, на которые богата ратная судьба.

В древности существовал обычай смешивать свою кровь. Но после принятия христианства он постепенно сменился на иной – побратимы обменивались крестами. Вот и я, не имея в этом мире никого по-настоящему близкого и родного, в какой-то момент почувствовал острую нужду в семье, пусть и ее суррогате. Осознание того, что все происходит лишь в моей голове, давно и прочно забыто… Так вот, ведомый наитием и странным расположением к открытому и честному дружиннику, едва не павшему от руки Андерса, при очередной встрече – тогда я уже начал «обрабатывать» его на предмет совместного похода – я предложил ему побрататься. Предложил неожиданно для себя, успел даже испугаться, ведь моя просьба могла показаться Еремею несерьезной и оттолкнуть его, но ратник с восторгом согласился. К слову, его реакция вызвала у меня ответный восторг, с тех самых пор мы стали практически неразлейвода, и мой вопрос о службе у князя скорее дань традиции.