Роман Злотников - На службе у Изгоя [litres]

Всего же мы только убитыми потеряли семнадцать лучников (среди них и десятника Макара). Плюс трое получили раны: кому половецкая стрела вонзилась в руку, кому в плечо – и в следующем бою эти воины уже не смогут стрелять! А за вычетом погибших рубак у меня осталось всего пять десятков бойцов. И даже законченному оптимисту понятно, что следующего штурма нам не пережить.

Хоть лестницы попортили, срубив где по одной, где по две верхние перекладины да оттолкнув их от стен. Одна даже сломалась. Также я попытался определить число побитых насмерть степняков: насчитал пятьдесят восемь трупов у южной стены и пятьдесят четыре у северной – настреляли мы со своей стороны больше, но в рукопашном бою погибло не меньше трех десятков половцев. А еще сколько раненых оттащили кочевники в лагерь? Думаю, вполовину от числа мертвых нескоро смогут вступить в бой.

Вечером все в мрачном молчании сидят у котлов. Несмотря на то что первый штурм мы отбили и что моя идея с деревянными заборолами сработала блестяще, собственно и позволив нам выстоять, в глазах воинов читается немой вопрос: почему? Почему мы не оставили замок, не ушли на ладьях, когда показались только первые разъезды? К слову, корабли сейчас весело горят – под вечер к ним спокойно подошла группа степняков, обойдя стены по широкой дуге, и не спеша, с чувством их подожгла. Тягостное безмолвие повисло над поглощающими ужин воинами, уже чувствующими себя обреченными…

– Воевода, а не пора ли нам баб половецких по кругу пустить?

Вопрос задал один из касогов десятка Умира, кажется, его зовут Халидом. Я медленно, очень медленно поставил миску на землю, после чего посмотрел на спрашивающего:

– Тебе, видно, жить надоело?

Касог упрямо встал, с ним поднялось еще четверо горцев из обоих уцелевших десятков.

– Всех разом рубить будешь?!

Слова Халида пышут гордостью и торжествующим гневом, но я лишь рассмеялся:

– Захотел бы порубить – порубил. – И уже более жестко, негромко добавил: – Всех пятерых. Запомни, касог: в походе слово воеводы – закон. И ты будешь его выполнять, даже если тебе грозит смерть.

Горец зло сверкнул глазами. В какой-то момент мне показалось, что он промолчит, однако Халид не удержался:

– А что, один пользовать будешь?! Мы все хотим!

Внимательно посмотрев в глаза говорящему, я секунду помолчал и резко метнул новый топор, за одно мгновение пролетевший разделяющее нас расстояние и вонзившийся горцу в живот. Его земляки вскинулись, но тут же встали и ветераны прошлогоднего похода, которых в дружине больше половины, и встали они за меня! Может, гриди в чем-то и были согласны с бунтарем, но его дерзость в их глазах была чрезмерной, а нанесенное оскорбление – заслуживающим воздаяния кровью. Да и воспоминания о том, как мы рубились с касогами прошлым летом и осенью, все еще свежи в памяти.

– Считаете, что можете оспаривать мои слова? – вкрадчиво начал я тихим голосом, кажущимся в повисшей тишине, однако, едва ли не оглушительным. – Думаете, что можете пойти против и наказания не последует? Вы ошибаетесь. Вы поддержали земляка, не повинующегося мне, что же, теперь ваш выбор довольно прост. Или вы примете смерть сейчас, или… Или можете подождать еще немного и посмотреть, что преподнесет вам завтрашний день. Но я требую абсолютного повиновения, если вы рассчитываете на милость!

Посеревшие с лица касоги начали неуверенно переглядываться, после чего заговорил один из мужчин:

– Воевода, кхм-кхм… – Кажется, он поперхнулся, но прочистил горло и продолжил: – Прости нас, воевода…

– Ладья!!! К берегу причалила ладья! – Крик дозорного на южной стене прервал речь горца.

Сердце мгновенно ускорило свой ритм, я тут же вскочил:

– К оружию! Шеломы и брони надеть! Всем лучникам – на стену! Умир, Могута – к воротам, приготовимся встречать!

Я побежал к стене, опережая стрелков всего на пару шагов. Поднявшись наверх, в первую очередь бросил взгляд в сторону лагеря половцев, но никаких признаков суеты или тревоги не заметил – изредка мелькающие в свете костров силуэты не мельтешат, не бегают. Значит, порядок.

И только после я обратился к реке, действительно разглядев на берегу свою третью набойную ладью, хорошо освещенную пламенем ее догорающих сестер. И также в свете огня отчетливо разобрал вереницу воинов, бегущих от берега к стене. Наши!

– Могута, приоткройте одну из створок!

Я все же решил немного себя подстраховать на случай, если враг решился на какую-то исключительную хитрость, перехватив наш корабль, – хотя сам я в это не верю.

– Никита, если половцы попробуют дернуться, бейте как можно чаще, прикройте наших ливнем стрел! А если вдруг услышите снизу лязг клинков, то без рассуждений бейте по прибывшим с ладьи. Может быть хитрость, понял?

– Да, воевода!

Спустившись к воротам, я на всякий случай достал меч. Но тут же в небольшой щелке между створок показался тот самый седой десятник, встречавший нас перед Белой Вежей и надоумивший напасть на половцев.

Свои!

Июнь 1066 г. от Рождества Христова

Безымянная хазарская крепость

Пятый день после первого штурма

С тремя десятками моих воинов, сопровождавших освобожденных полонников и наших раненых в Белую Вежу, прибыло полсотни дружинников во главе с Добрыней. Старый воин, увидев состояние побывавших под половцами женщин да послушав их рассказов, воспылал к половцам лютой ненавистью. Конечно, повидавший жизнь десятник понимал, что и как происходило в разоренном русском поселении, но одно дело понимать, и совсем другое – воочию видеть людские страдания.

А еще опытный воин был уверен, что крепость попытаются вернуть, – и поднял дружину нам на помощь, несмотря на жесткую оппозицию воеводы Будимила. Но последний сильно потерял в авторитете с нашим прибытием, когда я гласно, перед его людьми, оголил те неразрешимые проблемы, с которыми верный человек Святослава ничего не мог поделать. Так что на призыв Добрыни откликнулись многие, а с собой он взял лишь самых лучших.

Такая помощь была очень кстати и весомо подняла боевой дух уже отчаявшихся воинов. Более того, оказалось, что хитрый беловежский десятник прибыл к крепости еще утром первого штурма, но дальновидно отправил впереди себя разведку. Поняв, что бывший хазарский замок уже в осаде, Добрыня в тот же день вернулся к ближнему русскому поселению и послал из него гонцов по всему Дону с призывом о помощи. Так что наше положение перестало быть безнадежным: теперь есть реальный шанс того, что однажды в тыл половецкого лагеря ударит сборная русская дружина.

Правда, прошло уже четыре дня – четыре очень долгих, жарких дня, наполненных яростными схватками. И уверенность в том, что мы выстоим, равно как и в скором приходе помощи тает с каждым часом…