Павел Иванов - Грани веков [СИ]

Они замолчали, и только Михалыч продолжал что-то бубнить себе под нос.

Наконец, деревья начали редеть, слой снега под ногами становился все тоньше, а над верхушками деревьев заиграли розовые отблески зари.

Отряд вышел на широкий тракт, тянувшийся в обе стороны вдоль лесных стен. В подмерзшей грязи пролегали глубокие следы колес и копыт. Стрельцы повернули направо и двинулись по дороге. Кроссовки утопали в чавкающем месиве, и Ярослав едва не потерял один, неудачно ступив в покрытую тонким ледком лужу.

Ирина несколько раз оборачивалась к ним, и пыталась подозвать, но дюжие охранники с каменным выражением на бородатых физиономиях преграждали им дорогу, заставляя держать дистанцию.

Она с гневом говорила что-то их высокому предводителю, но тот, хоть и отвечал ей с почтительно, оставался непреклонен.

Миновав поворот, тракт повел их вверх по холму, на вершине которого виднелись несколько столбов. По мере приближения к ним, в животе Ярослава всё сильнее завязывался ком. Стая воронья с шумным карканьем взметнулась вверх. Под унылый протяжный скрип над землей раскачивались на веревках четыре тела. Птицы уже поклевали их, и на людей пялились пустые глазницы.

— Господи… — Евстафьев перекрестился.

Здесь они остановились на несколько минут, один из стрельцов, сопровождавших их, отошел к предводителю, они о чем-то посовещались. Потом до Ярослава донесся отчетливый возглас Ирины «Нет!», стрелец направился обратно к ним, и отряд продолжил движение.

— Что там, Емеля? — спросил стрельца товарищ.

— То воевода думал энтих вон вздернуть зараз, чтобы другой раз не возвращаться, — сплюнув, отозвался тот и кивнул, к облегчению Ярослава, в сторону связанных разбойников. — Да царевна, вишь, всполошилась — невместно ей, мол, на такое смотреть.

— Дай, Господи, многая лета Ксении Борисовне, печальнице нашей, — с чувством умильно откликнулся одноглазый. — Многая лета батюшке её, государю Борису!

— Уймись, песий сын, — буркнул Емеля. — Не сейчас, так после — всё одно болтаться тебе, душегубу окаянному.

— Оно конечно! — тут же согласился разбойник. — Токмо все ж лучше опосля, чем нонеча!

Ярослав с трудом заставил себя отвести глаза от трупов. С вершины холма открывался вид на деревеньку, раскинувшуюся у его подножия. Выглядела она небольшой — несколько деревянных домов, огороженных частоколом, да высящийся над ними крест церквушки, или, скорее, часовни.

Крест… Он снова вспомнил слова бабки и задумался. Что она имела в виду? Теперь, когда в кроссовках хлюпала вода, а за спиной болтались на виселице покойники, все происходящее накануне уже не казалось бредом, и он старался припомнить каждую мелочь, чтобы найти какую-то связь между вчерашними событиями и окружавшей его реальностью.

Он незаметно проверил, на месте ли рукопись.

Почему тот странный тип искал её?

О чем Беззубцева пыталась его предупредить? Откуда знала, что умрёт?

Ни на один вопрос у него не было ответа.

Когда они подошли к деревне, навстречу им высыпали люди.

Навскидку — человек двадцать, такие же низкорослые, как и те, кого они встретили в лесу, угрюмые насупленные бородатые мужики в длинных серых рубахах из мешковины, перепуганные женщины в бесформенных балахонах и платках, чумазая детвора, цеплявшаяся за материнские подолы.

От толпы отделился плотный коренастый мужчина с лисьим хвостом вокруг бычьей шеи.

Он почтительно поклонился воеводе, и расплылся в улыбке так, что его и без того узкие глаза превратились в щелочки.

— Здрав будь, Прокопий Петрович! — неожиданно тонким голосом приветствовал он воеводу. — Никак, поздравить можно с богатым уловом?

— Богатым, да не совсем, — бросил воевода. — Ворон, паскуда, опять упорхнул!

Толстяк поцокал языком. — Эка досада! Не иначе, сам чёрт ему ворожит. Ну да хоть пёрышки пощипали!

— Ты вот что, Мефодий, — оборвал его воевода, — горницу нам приготовь, да попросторней, и снеди собери. Знатную гостью принимать тебе честь выпала великая!

— Так готово уже все, боярин! — засуетился Мефодий. — Человек твой предупредил, вестимо. Изволь пожаловать!

Он поспешил, заметно прихрамывая, мимо бревенчатых изб с покатыми крышами, в сторону частокола, окружавшего высокую деревянную башню. Отряд двинулся за ним, провожаемый взглядами и перешептыванием посадских. Массивные, окованные железом ворота распахнулись, и они оказались во внутреннем дворе небольшой крепости. Вдоль внутренней стороны частокола располагались деревянные сараи, рядом с ними под навесом паслись привязанные лошади, под присмотром пары стрельцов.

У входа в башню, потупив взгляд, застыла женщина в белом сарафане и накинутой поверх меховой жилеткой. В руках она держала полотенце, на котором лежал внушительных размеров каравай.

— Ну, вот и прибыли! — воевода повернулся к стрельцам, несущим волокуши, и почтительно подал руку Ирине. — Прошу, царевна, здесь отдохнём, пока подвода из Москвы прибудет. Уже гонца отправили, ждать недолго!

Ирина, опершись на руку воеводы-Сильвера, соскочила на землю.

— Этих душегубов — в поруб, — распорядился воевода, кивая в сторону понурившихся разбойников, — а этих…

Он окинул взглядом Ярослава, Когана и Евстафьева и нахмурился.

— Со мной! — опередила его Ирина. — Они пойдут со мной!

— Невместно сие, царевна, — начал было воевода, но Ирина мотнула головой, отметая возражения.

— Я — царевна? — поинтересовалась она, уперев руки в бока.

— Вестимо, так, — согласился воевода, — но…

— Вот и никаких «но»! — отрезала Ирина и, оттолкнув в сторону опешившего стрельца, подошла к ним.

— Без своих спутников — никуда не пойду! — объявила она. — Останусь здесь, на улице!

Остолбеневший Мефодий воззрился на неё широко распахнутыми глазами.

— Царевна? — неверяще пробормотал он и бухнулся на колени.

Воевода с досадой крякнул.

— Добро, царевна, будь по-твоему! — нехотя согласился он, с тревогой поглядывая в сторону ворот — Только не горячись, ни к чему нам шум поднимать тут!

Удовлетворенная, Ирина кивнула, и взяла под руки Когана и Ярослава, чем вызвала глухой ропот стрельцов.

— Давид Аркадьевич, Ярик, — шепнула она, — это какой-то сумасшедший дом!

— Тихо, Ирочка, — пробормотал Коган, — ты все делаешь правильно, продолжай в том же духе!

Сопровождаемые Мефодием и воеводой, они направились к женщине с караваем, которая, при их приближении, склонилась так низко, что волосы, выбившиеся из-под платка, метнулись по земле.

— Хлеб-да-соль, — матушка-государыня, — скороговоркой выпалила она, — милости просим, чем Бог послал…

Ирина помедлила, потом уверенно отломила кусок каравая, макнула в углубление с солью и откусила.