Павел Иванов - Грани веков [СИ]

— Авдотья, — пискнула та, не отрывая лба от пола.

Дуня, значит. Надо полагать — горничная, или как у них они называются.

— Ты бы встала, Авдотья, — предложила Ирина.

Девица подняла лицо и робко улыбнулась.

Ирина едва сдержала крик ужаса.

На неё глядела жуткая размалеванная бордово-красным цветом рожа, с подведенными углем глазами и бровями. Страшнее всего был жуткий оскал с черными зубами.

— Что с тобой, царевна? — всполошилась ее обладательница, резво поднимаясь на ноги. — Аль занедужила?

— Занедужишь тут с тобою, — выдохнула Ирина, разглядывая девицу.

Сейчас, когда первое впечатление миновало, она не казалась такой уж страшной — даже миловидной. Но эта ужасная кричащая раскраска, а главное — черные зубы… Да они же крашеные!

— Вы что, — Ирина неверяще покачала головой, — зубы черните?!

— Так красиво ж, царица, — робко удивилась Авдотья.

— Больше никогда так не делай, — с чувством сказала Ирина. — И с макияжем твоим тоже нужно что-то решать.

Авдотья непонимающе заморгала и, на всякий случай, низко поклонилась.

— Знаешь что, — Ирина нащупала в кармане губную помаду, — где у вас тут можно умыться?

Комната, из которой появилась служанка, оказалась чем-то вроде небольшой сауны.

Деревянный пол, обитые досками стены. Огромная печь в углу, но, почему-то, без заслонок. Веники на стенах, кадки, кувшины, ковши. В центре огромный медный таз, вмурованный в белый камень с двумя широкими ступенями. Сейчас он был полон воды, от которой поднимался пар.

— Изволь, царевна, — снова поклонилась Авдотья.

— Вообще-то, я имела в виду тебя, — пробормотала Ирина.

Однако, мысль о горячей ванной посещала её уже давно. Попробовать, что ли?

Тяжелую шуба она оставила в горнице и теперь начала расстегивать пуговицы на рубашке.

Авдотья бросилась было ей помогать, но Ирина решительно воспротивилась этому.

— Я как-нибудь сама! К тому же, — добавила она глядя на вытянувшееся лицо Авдотьи при виде бюстгальтера, — сдается мне, ты вряд ли с этим справишься.

Вода оказалась в меру горячей, приятно расслабляющей. Она пахла травами и какими-то маслами. Мыло, к её удивлению, тоже нашлось, правда, мылилось плоховато, зато имело приятный запах миндаля.

Покончив с омовением, она вылезла из ванной, игнорируя суетливые попытки Авдотьи помочь.

Та уже заранее подготовила ей какой-то просторный сарафан, белую рубашку и что-то вроде безрукавки, разукрашенной драгоценными камнями, а также зеркало и гребень.

Ирина заколебалась, не зная, что выбрать. С одной стороны, расставаться привычной и удобной формой не хотелось. С другой — она неизбежно будет привлекать внимание. Да и когда еще представится возможность примерить царские одежки?

В итоге, она решила оставить от формы только жилетку, благо ее почти полностью скрыла безрукавка, оказавшаяся довольно тяжелой. Когда Ирина посмотрела на себя в зеркало, от искрящихся бликами камней слепило глаза.

Авдотья тщательно просушила ей волосы, искусно расправляя их между двумя полотенцами и отжимая.

— Дозволь расчесать тебя царевна!

— Только сначала ты смоешь с лица все свои художества, — твердо сказала Ирина.

Девушка не осмелилась ей возразить, и с сокрушенным видом стала намыливать щеки.

— Ну вот, — улыбнулась Ирина, когда та закончила. — Теперь на человека стала похожа! А теперь немного поработаем над линией губ…

Помада произвела на Авдотью впечатление — она с интересом разглядывала её и даже, осмелев, попыталась попробовать на вкус, но разочарованно скривилась.

— Вот что, Дуня, — попросила Ирина, когда села в кресло, а Авдотья начала осторожно водить гребнем по еще влажным волосам. — Расскажи мне, что тут происходило, пока меня не было? Я словно спала все это время.

— Что же рассказать тебе царевна? — удивилась Авдотья. — Тебя и не было-то всего трое дней. Батюшка государь наш Борис Федорович зело печалился, сказывают, аж почернел от кручины. Царевич, братец твой тоже переживал, все порывался на поиски с дружиной выступить, да царь-батюшка запретил…. Ну а так — все по-старому.

— А что вообще… в мире происходит? — Ирина пыталась нащупать хоть какую-то ниточку, за которую можно было бы зацепиться.

— Так известно что! — Авдотья зачем-то оглянулась по сторонам и понизила голос. — Самозванец-то окаянный, говорят, аж до Путивля добрался! Уж на что его Басманов да Шуйский со Мстиславским били — ан улизнул от них! Говорят, воинство набрал несметное, беглых казаков, да лихих людей, да татарву набрал и теперь на Москву идти собрался! Страх! Ох, прости, царевна, болтаю всякое…

— Авдотья, — Ирина безнадежно запуталась во всех этих фамилиях, — а кто такой этот … Самозванец?

Та всплеснула руками, выдрав при этом волос.

— Да разве можно про то говорить, царевна!

— А почему нет? — удивилась Ирина.

Авдотья покачала головой. — Ежели Симеон Никитич прознает, что я про окаянного с тобой разговоры вела, живо в Тайный приказ отправит!

— Не отправит! — отрезала Ирина. — Я здесь царевна, все-таки!

Авдотья с сомнением покачала головой. — Страшный он человек, — проговорила она и тут же опасливо зажала себе рот. — Ну вот — опять, прости Господи!

— Авдотья, — с нажимом произнесла Ирина, — кто такой Самозванец?

— Да кто ж его знает! — чуть не плача воскликнула Авдотья. — Иные одно говорят, а иные — обратное… Поговаривают, что монах он беглый, с Чудова монастыря, у патриарха келейником был. А те, что к нему в войско бегут, верят, что царевич он, убиенный!

— Какой царевич? — тут же поинтересовалась Ирина, но Авдотья затрясла головой. — И не проси, царевна! Прознают, как пить дать прознают, что я тут языком молола!

Ирина вздохнула. Час от часу не легче. Самозванцы, убиенные царевичи, беглые монахи.

Она вообще сейчас должна была быть у косметолога, а вместо этого сидит на деревянном неудобном стуле в царских палатах и пытается успокоить служанку, которая чистит зубы углем…

Может, все-таки, это галлюцинация? Или, если сейчас покрепче зажмуриться, потрясти головой — вдруг удастся проснуться?

Осторожный стук в двери вывел ее из размышлений.

— Кто там?

Дверь отворилась и в комнату, почтительно кланяясь, вошел высокий худой человек, в черном бархатном камзоле, с пышным жабо. Над высоким лбом виднелись глубокие залысины; небольшие усы и бородка-эспаньолка были тщательно ухожены.

— Да будет простительна моя дерзость, царевна, — заметно волнуясь и слегка картавя, начал он, — но высочайший приказ великий царь был весьма строг — его величество просить навестить вас для осмотра и беседы.

— Его величество? — переспросила Ирина.

Авдотья фыркнула, а мужчина покраснел.