Павел Иванов - Грани веков [СИ]

Снова поднялся шум, но Федор поднял руку и заставил бояр умолкнуть.

— Место главного воеводы уже определено, — сказал он в наступившей тишине. — Его займет князь Андрей Андреевич Телятевский.

В зале поднялся глухой ропот. Никто не осмеливался в открытую оспаривать выбор царевича, однако, Ирина видела, какими взглядами обмениваются участники совета.

Довольными выглядели лишь Симеон Годунов, не скрывавший торжествующей ухмылки, да загадочно улыбавшийся в рыжие усы боярин, поддержавший кандидатуру Басманова.

— На сем закончим пока, — подвел итог Федор. — Остальное обсудим вечером.

Бояре начали расходиться, переговариваясь друг с другом на ходу; для царской семьи имелся отдельный выход из залы.

— Федор, — спросила Ирина, когда они шли по переходам, возвращаясь в царскую опочивальню, — а ты уверен, что этот Телятин, или как его там — подходящий вариант на пост главного воеводы?

Царевич глянул на неё с удивлением.

— Так то, Акся, не девичьего ума дело, решать, кто подходящий, а кто — нет.

— Допустим, — Ирина подавила раздраженное желание высказать свое мнение об умственных способностях государя, почти весь совет просидевшего молчком. — Но разве ты не заметил, что бояре не очень-то одобрили твой выбор?

Федор грустно вздохнул. — Ты права, сестрица, — неожиданно легко согласился он. — Только ведь нашим боярам кого не назови — все одно недовольны останутся. А нам при войске надобен человек, на которого положиться можно всецело, особенно, в такое время, как нынешнее. Многие ведь на словах токмо за нас ратовать готовы, а в себе сомнения имеют — что, если самозванец и впрямь законный царевич?

— А в Телятникове, значит, ты уверен? — спросила Ирина.

Федор поморщился. — Акся, золотце, его фамилия — Телятевский. Это во-первых. Во-вторых — он искусный и опытный воин, доказавший свою преданность в боях. В-третьих, — царевич грустно усмехнулся, — он нам, почитай, родственник, как тесть Симеона Никитича.

Вот оно что. Родственник, значит. Ирина фыркнула про себя, решив пропустить на этот раз «золотце» мимо ушей. В общем, блат и коррупция, как и у нас, а она-то думала.

— А вот и он сам, легок на помине! — с улыбкой проговорил Федор.

— Жизнь-то налаживается, а, Давид Аркадьевич!

Евставьев надломил дышащий жаром пирог, принюхался, и смачно откусил половину.

Коган устало кивнул, дуя на горячий сбитень.

— С голоду, по крайней мере, не помрём, — продолжал рассуждать водитель, отправляя в рот соленый рыжик. — А там — вылечим царя, он нам машину поможет на ход поставить…

— Василий Михайлович, — Коган покачал головой. — Вы что, всерьез полагаете, что мы сможем здесь долго протянуть?

— А чего ж нет? — удивился Евстафьев. — С такими-то связями, и нашими знаниями! Да мы всю Русь-матушку перевернуть сможем!

— Да-да, вам только точку опоры дай, — пробормотал Коган. — Только боюсь вас огорчить, но положение наше крайне шаткое. Борис жив только потому, что мы оказались здесь. А это означает, что кое-кому наше вмешательство может быть крайне неуместно. Нам нужно искать пути возвращения.

— Так ведь все-равно сейчас никаких планов, — резонно возразил Евстафьев. — Вот отыщем Ярослава и крест — тогда и думать будем!

— Если отыщем, — вздохнул Коган.

Дверь отворилась, и в комнату, неслышно ступая, вошли две женщины в черных монашеских одеяниях в сопровождении священника.

Коган с Евстафьевым переглянулись. Вошедшие степенно перекрестились на образа, после чего священник, настороженно косясь на Когана, объявил, что инокини Пелагея и Евфросинья будут ухаживать за государем и помогать лекарю Ягану в его трудах.

Благословив всех на прощание крестом, поп торопливо вышел.

— Доброго здоровья, матушки, — оживился Евстафьев, откладывая в сторону недоеденный пирог. — Перекусить с нами не изволите ли?

— Благодарствуем, отец, — слегка окая, ответила старшая, смерив Евстафьева суровым взглядом. — Потрапезничали уже.

Монахиня уверенно двинулась к царскому ложу. — Ох, Матерь Божия! — врывалось у неё. Качая головой, она разглядывала лежащего Годунова. — Никак, удар?

— Инсульт! — со знанием дела пояснил Евстафьев.

Он обернулся к Когану и недоуменно нахмурился.

Реаниматолог замер неподвижно, не сводя глаз со второй монахини, робко стоявшей поодаль, не смея поднять глаза.

— Давид Аркадьевич? — позвал Евстафьев.

Но Коган, казалось, не слышал его.

— Настасья! — выдохнул он.

Услышав это имя, девушка вскинула голову и уставилась на Когана широко распахнутыми глазами.

— Инокиня Евфросинья, — испуганно пролепетала она. — Но… откуда вам мое мирское имя ведомо?

— И то правда! — Пелагия подозрительно глянула на Когана. — Откуда тебе, лекарю чужеземному это известно? Али встречались раньше?

— Н-нет, — после паузы тихо ответил Коган. — Не встречались… Обознался я.

— Ну, а коли обознался, Яган, или как тебя там кличут, то хватит рабу Божию смущать и пора за дело браться, — отрезала Пелагия.

— Да, конечно… — Коган, моргнув, отвернулся, поставил на столик чашку со взваром и подошел к кровати.

Пелагия настороженно рассматривала венозный катетер в руке царя, пластиковые бутылки с растворами и шприцы.

Пожав плечами, коснулась рукой лба царя, что-то пробормотав про себя.

Годунов застонал и открыл глаза. Взгляд его плавал, левая щека обвисла и слегка трепыхалась на выдохе.

Монахиня покачала головой. — Ох, государь, угораздило же тебя, помилуй Господи…

— Мы вводим ему необходимые лекарства через вену, жилу то есть, — пояснил Коган, указывая на катетер. — Сейчас ему нужен уход, поить и кормить его можно с ложки, маленькими порциями, чтобы не поперхнулся…

— Знаю, лекарь, — кивнула Пелагия. — Случалось мне и таких выхаживать… А это что за диковина? — спросила она, указывая на пульсоксиметр.

Коган пустился в пространные объяснения, которые прервало появление царственной семьи в сопровождении Симеона Годунова и Ирины.

— Вставай, соня!

Ярослав проснулся оттого, что кто-то тряс его за плечи.

Голова была тяжелая, словно и не ложился вовсе. Кажется, ему опять что-то снилось, но в памяти остались только смутные неясные воспоминания о каком-то пожаре.

Над ним склонилось любопытное круглое лицо Глафиры.

— Что случилось? — пробормотал Ярослав.

— Князь тебя ждёт, давай поторапливайся!

Князь? Какой еще князь? Наскоро ополоснувшись, он заметался по комнате в поисках одежды и обнаружил её выстиранной, и даже отутюженной, на лавке рядом с кроватью.

В зале, где накануне они беседовали с Годуновым, за столом расположился давешний знакомый, встречавший его у ворот.