Александр Харников - Русские своих не бросают: Балтийская рапсодия. Севастопольский вальс. Дунайские волны [сборник litres]

– Подождите, Лариса, а зачем мне физика и химия?

– Но ведь вы высказали Елене Викторовне желание стать врачом. Тогда вам необходимо знать эти науки. И особенно органическую химию, но этим мы займемся потом. А вот с чисто медицинскими делами я вам помочь не смогу – я учусь на программиста – это что-то вроде инженера, – добавила она, увидев, что слово «программист» мне не знакомо.

Я даже не стала удивляться, что девушка – будущий инженер, хотя у меня и промелькнула мысль, что моей маме это тоже бы не понравилось. Ведь она считает, что работать должны только служанки и рабыни. Но для меня это означало, что Лариса действительно знает толк в науках. И если мне нужно учить эти науки, то мне повезло с выбором учителя.

На женских курсах у нас не было отдельных наук. А вот арифметика с алгеброй и нечто, именуемое «природными науками», были. И я получала лучшие оценки среди моих соучениц по этим предметам. Наук я не боялась. Но, открыв учебник по химии, остолбенела. Первое, что я там увидела – какая-то непонятная таблица, в которой с удивлением узнала названия известных мне веществ (водород, кислород, железо и прочие), с непонятными цифрами, большими и маленькими. А в самом тексте были сплошные формулы. Но я сжала зубы и приказала себе – только вперед!

Мы с Ларисой договорились – сначала она со мной час занимается русским. Потом я с ней час – английским (она принесла еще и грамматику английского, и несколько книг, в основном про любовь – такие, которые мне и самой нравились…). А затем – математикой и химией, по принесенным ей учебникам.

Русский язык оказался довольно сложным, но алфавит я усилием воли выучила уже к концу второго дня. И когда мне Игорь принес поесть, я огорошила его своими «привет», «спасибо большое» и «до свидания», которые я каким-то образом ухитрилась относительно правильно произнести. И не могло не радовать, что, несмотря на полученный шок при первоначальном изучении учебников, оказалось, что математика и химия давались мне весьма легко, и я за два вечера смогла не только прочитать первые несколько глав в каждой книге, но и правильно ответить на все вопросы.

Конечно, как сказала Лариса, для химии мало сухих знаний – нужно поработать с реактивами, поставить опыты. Но для этого необходимы обе руки. Но мне и так скучно не было. Тем более что математика оказалась столь увлекательной, что я даже не стала смотреть ни один из принесенных мне фильмов, и к вчерашнему вечеру уже прочитала более половины учебника. Я больше не боялась ни квадратных уравнений, ни площади круга и треугольника, ни простых чисел. Лариса мне с улыбкой сказала, чтобы я не слишком торопилась – других учебников по математике на английском на корабле нет, и я решила дать наукам отдохнуть и засесть за учебник для медсестер.

Тут, конечно, пришлось немного краснеть – там были не только картинки, но и фотографические изображения полностью обнаженных мужчин и женщин. Когда я на это пожаловалась, Лариса с улыбкой сказала мне, что людей в одежде лечить трудно, а мужские, и особенно женские половые органы нужно лицезреть как при лечении, так и, в случае с последними, при родах. Когда я ей возразила, что, мол, у нас врачи их только ощупывают, а женщины при этом задрапированы, она спросила – какой у нас процент женщин, умерших при родах. Я не знала, но, увы, это случалось довольно часто, как минимум в одном случае из двадцати, а то и больше [14]. А у них – не чаще одного случая из пяти тысяч. Пришлось признать правоту собеседницы…

А еще я переговорила с отцом Иоанном, священником, который вышел в дальний поход на корабле «Королев». Он заглянул на «Смольный», чтобы побеседовать с моряками и исповедовать желающих. Зашел он и в лазарет. Я спросила его: что мне потребуется для того, чтобы перейти в православие – если я выйду за Николаса или за другого русского, то мне хотелось бы принять веру супруга. Оказалось, что надо не так уж и много – англиканин заново креститься не обязан, нужно всего-навсего пройти через исповедь и миропомазание, а потом причаститься. Отец Иоанн спросил мое имя и, узнав, что я Мейбел Эллисон, долго думал, а потом сказал:

– Дочь моя, если ты решишь принять православие, то предлагаю тебе принять крестильное имя Мавра – ближе к Мейбел ничего нет. Или, если хочешь, возьмем Эллисон за основу, и тогда ты сможешь стать, например, Аллой. Или Еленой.

Имя Алла мне понравилось больше других. Но еще неизвестно, останусь ли я здесь или вернусь домой, в Саванну. Так что я решила пока повременить с переходом в новую веру, хотя начала читать принесенную отцом Иоанном книгу епископа Каллистоса Уэра, «Православная церковь». Из предисловия я узнала, что епископ Уэр тоже перешел в православие из англикан, и подумала, что это – некий знак свыше.

Меня вдруг осенило, что жизнь южной барышни на родине мне покажется невыразимо скучной, а над ученым-женщиной в наших краях будут только смеяться. Так что, решила я, назад дороги нет…

А еще мне позволили навестить брата. У Джимми и рука, и нога были в гипсе, но настроение у него оказалось бодрым. Он сразу обнял меня своей здоровой рукой и расцеловал, заодно расспросив о моих приключениях. Когда же я созналась, что под влиянием какой-то Лизы попросила не пускать к себе Ника, а теперь страдаю из-за этого, тот сказал мне:

– Сестра, ты – самая умная из всех в нашей семье, включая и меня, но ты иногда непроходимая дура. Поверила неизвестно кому. А Ник по тебе сохнет, я же вижу…

– Да знаю, знаю, – я готова была плакать от стыда. – Только вряд ли он узнал, что я его опять хочу видеть. Ведь теперь и доктор Лена исчезла, и вряд ли она успела ему об этом рассказать…

– Ладно, не бери в голову. Если он появится, то меня навестит точно. А сейчас меня будут колоть в задницу, так что лучше уж тебе при этом не присутствовать…

Я не стала ему говорить, что мне, как будущему врачу, как раз было бы полезно это лицезреть – все-таки он мой брат. Вместо этого я отправилась к Альфреду, благо Джимми сказал мне, где его найти. Его мне сразу стало жалко. Бледный, немного исхудавший, без руки и с гипсом на правом бедре… Но не успела я его поприветствовать, как он вдруг сказал:

– Мейбел, мне давно хотелось с вами поговорить… Мне кажется, что мы с вами – подходящие партии. Вы смогли бы стать хорошей матерью для моих детей. Если вы примете мое предложение, то я поговорю с Джимми. Он мне сказал еще тогда, на яхте, что даст согласие на наш брак, но только если и вы этого захотите.

Вот так вот. Ни тебе любви, ни романтики, а так, в лоб: «подходящие партии», «хорошая мать», да еще и для «его детей». Эх, если б не мой покойный кузен, я б подумала, что все англичане такие сухари. Но, решив не сжигать за собой мосты, ответила: