Александр Харников - Русские своих не бросают: Балтийская рапсодия. Севастопольский вальс. Дунайские волны [сборник litres]

Вспомнил я, как сам когда-то поступал в Институт телевидения на факультет журналистики. И у меня тоже в одном месте засвербело – хочу в армию, и все. Двух лет афганской «романтики» хватило выше крыши. Потом, правда, я ухитрился поступить в МГУ на журфак, и должен признаться, что армейский опыт оказался совсем не лишним. А у Коли будет возможность совершенствоваться «без отрыва от производства». Так что ладно, пусть идет, а я ему попробую помочь – хотя бы советом.

Вот же странно – кажется, витал в облаках, а как только протодиакон возгласил «Благослови, владыко!», и я начал снимать происходящее. Вообще-то я пытаюсь ходить в храм как можно чаще.

Должен сказать, что этим я обязан маме и жене – мама подарила мне крестик, когда я уходил в армию, и она же привела меня в храм, когда я оттуда вернулся и уже не столь враждебно взирал на «попов». А будущая супруга регулярно ходила на службы, и я потихоньку начал ее сопровождать, а потом и сам втянулся.

Эх, вряд ли я кого-нибудь из них еще увижу… Помози им, Господи, и призри за ними! Спаси, Господи, за то, что хоть сын Юра здесь, со мной… Да и Коля мне за это время тоже стал почти что сыном.

И вдруг меня словно током ударило – ведь они оба отбывают на самую настоящую войну. Храни, Господи, воинов Твоих Георгия и Николая…

Тем временем я исправно снимал императорскую семью и их окружение, а также присутствующих. И лишь отдельные моменты врезались в память, особенно молитва Богородице:

«Взбранной Воеводе победительная, яко избавльшеся от злых, благодарственная восписуем Ти, раби Твои, Богородице, но, яко имущая державу непобедимую, от всяких нас бед свободи, да зовем Ти: радуйся, Невесто Неневестная».

Вот закончился молебен, и началась заупокойная служба по погибшим воинам. Мне вспомнились мои друзья, с кем я когда-то делил тяготы службы, и которые ныне – точнее, в моем прошлом, а теперь в будущем – покоятся в цинковых гробах по всему бывшему Союзу, от Ужгорода до Находки, от Норильска до Ашхабада…

Митрополит провозгласил: «И пошли им вечную память…», и я возблагодарил Господа, что в этом мире есть хотя бы один человек, который их помнит.

Потом я поставил свечу у Голгофы, встал на колени и помолился о них еще раз – ведь среди моих погибших друзей были не только православные, но и мусульмане, и буддисты, и даже Фима Рабинович – одесский еврей, когда-то спасший мне жизнь, а потом, полгода спустя, умерший у меня на руках, смертельно раненный шальной пулей. А о иноверцах записки подавать, увы, нельзя, можно лишь молиться келейно.

Я взял свечку и поставил ее у иконы Казанской Божьей Матери, той самой, которой когда-то молился Николай Резанов перед своим путешествием на «Юноне» и «Авось». Только я просил Пречистую Деву, чтобы она хранила моего сына и всех тех, кому в ближайшее время предстоит сражаться в Крыму. Там нет нашей эскадры, и многие могут упокоиться на солдатских кладбищах Крыма и Одессы – может, там же, где через много-много лет похоронили и Фиму…

10 (22) августа 1854 года.

Борт учебного корабля «Смольный»

Елизавета Тарасовна Бирюкова,

сотрудник медиахолдинга «Голос эскадры»

Меня разбудила мелодия моего любимого певца:

Конечно, раньше в качестве рингтона я ставила «Разом нас багато» Гринджолов, или «Колы тэбэ нэма» «Океана Эльзы». Но, увы, и то, и другое мне на самом деле не нравилось, хоть и исполнялось на «правильной мове». В конце концов, я не выдержала и поставила себе Стаса Михайлова – хоть он и триста раз кацап, но все равно это лучше, чем музыка моих свидомых братьев и сестер.

Позавчера мне установили какой-то апп, с помощью которого можно было созваниваться и в этом примитивном мире, если вы в одной беспроводной сети. Вот как сейчас. Лучше бы не ставили, блин!

– Лиза, ты все еще дрыхнешь?

Я узнала голос Вали Иванова.

– Валя, противный, – мне ужасно хотелось спать, – ты что, не можешь дать девушке чуток поваляться в постели? Мой катер уходит только в четыре часа… Ты и сам знаешь, почему я так поздно легла.

Тот хихикнул. Если честно, то он большую часть ночи провел в моей каюте. Все-таки без мужика порой трудно, да и Валю надо «подкармливать» – он может еще пригодиться. Только вот будить меня в такое время – верх наглости.

– Лиза, протри глаза – уже за полдень, скоро обед закончится, да и новости есть.

– Какие? – я поняла, что этот лох что-то пронюхал. От любопытства у меня даже сон прошел.

– Приходи в камбуз, я тебе расскажу, – голос у Валентина стал игривый. – А потом, может, продолжим то, чего не успели ночью?

Даже я знаю, что камбуз – это кухня, а не столовая, но чего я буду его поправлять… А насчет «продолжим» – я сладко потянулась, но решила не баловать его, пусть посидит на голодном пайке.

– Хорошо, буду через полчаса, лады?

– Лады, только ты долго не копайся. Я возьму тебе жратвы, если будешь опаздывать. – Настроение у Валентина испортилось – он явно не ожидал, что я не отреагирую на намек на кувыркания после обеда.

Но я успела помыться, собраться и накраситься всего за двадцать пять минут, как, сама не знаю. Валя сидел за нашим столом, у иллюминатора, и допивал чай.

– Ну, выкладывай, гад, что случилось?

– А будешь ругаться, вообще никуда не поползу, – усмехнулся он.

– Валь, не томи.

– Ладно… Так вот – ты, наверное, слышала, что какой-то поляк ухитрился уничтожить яхту с твоей любимой дурочкой, так что выжили только она, ее брат и этот… Мальборо, не Мальборо… Точно, Черчилль!

– Да, я этого поляка даже видела. Домбровский. Родственник нашего пиндосского жлоба, – я насторожилась, – похоже, что Валька накопал что-то действительно интересное.

– А то, что всем военнопленным офицерам оставили холодное оружие, ты слыхала? Тут так принято.

«Все чудесатее и чудесатее», – подумала я.

А Валя продолжал:

– Вчера ночью, пока этот Домбровский сладко дрых и видел во сне «Польску, яка ешче не згинела», три инглиза нанесли ему дружеский визит и чуток порезали его кортиками. Трех поймали, а остальных разоружили и разделили по национальному признаку. Англичан решили загнать куда-то в провинцию, французов тоже, но уже завтра. Всех, кроме двух-трех высших офицеров – этих пока держат в Свеаборге, под охраной. А этого долбодятла Домбровского доставили сюда вертолетом – ведь здесь, видите ли, лучшие врачи. Лучшие, не лучшие, но операцию ему сделали, и жить он будет, хотя смеяться – вряд ли…

– А с теми тремя англичанами что сделали? – я подсела поближе к Валентину и погладила его по щеке.

– Слышал я краем уха, что один из них – родственник погибшего на «Гербе Мальборо» Джимми Худа, а двое других – его дружки. Все, блин, из высшего дворянства. Они сидят теперь под замком в кандее.