Владимир Панин - Жаркое лето сорок второго [litres]

– Вот только не надо сейчас среди своих «скрытых врагов народа» искать. Пусть те, кому надо, ищут, а мы воевать будем. А что касается конкретно адмирала Октябрьского, то в его «тайный умысел» я не верю. В то, что не поверил, что Севастополь удержим, и на всякий случай вывез арсенал, чтобы потом перед Верховным не отвечать, в это верю. В то, что перестраховщик и трусоват, тоже верю, но не более того.

– Да я не собираюсь выяснять степень виновности адмирала, товарищ командующий. Мне в первую очередь важно исправить допущенные ошибки, и исправить как можно скорее. Ведь до указанного в бумагах срока осталось совсем ничего. А про преступную нерасторопность адмирала мне его же моряки шепнули. Отправляет транспорты в Севастополь, а на них нет не то что зенитного орудия, ни одного пулемета нет. И в случае чего им от немецкой авиации отбиться нечем… – сокрушенно развел руками Казаков.

– Ладно Лазаря раньше времени петь. Исправим допущенные адмиралом Октябрьским ошибки, благо у нас на него Лев Захарович имеется, – усмехнулся генерал, – давай бумагу твоего майора. Почитаю, чтобы предстать перед Мехлисом во всеоружии.

Разговор с заместителем наркома состоялся сразу по возвращении, но прежде чем обсудить результаты инспекции генералов в Севастополь, Мехлис захотел обсудить с ними другой очень важный вопрос. За время отсутствия Рокоссовского и Казакова в штаб фронта пришел ответ на их запрос в ГАУ, который всех попросту ошеломил. Главное артиллерийское управление сообщало генералу Рокоссовскому, что осадных орудий сверхмощных калибров у немцев нет.

«Согласно решению Версальского договора все артиллерийские орудия германской армии свыше 200 миллиметров были уничтожены в присутствии английских, французских и итальянских наблюдателей в 1920 году. По поводу уничтожения каждого орудия был составлен специальный протокол, заверенный подписями как наблюдателей, так и представителей рейхсвера. Что касается возможности создания немцами орудий указанного вами калибра, то все сведения о них относятся к разряду непроверенных и мало правдивых», – серпом по нежному месту рубило Главное артиллерийское управление.

Стоит ли говорить, что ответ Москвы оказался тяжелым ударом для всего штаба Крымского фронта и, в первую очередь, для майора Зиньковича.

– Специалисты из ГАУ считают сведения о сверхтяжелых пушках мало правдивыми, а попросту говоря – дезинформацией врага, а вы, товарищ Зинькович, утверждаете обратное. Так кому прикажете верить? – задал чисто риторический вопрос Мехлис, для которого все уже было ясно. Первый комиссар ожидал, что майор признает свою ошибку, будет каяться и рвать на себе волосы, но этого не случилось.

Александр Аверьянович прекрасно понимал, что своим упрямством он только усугубляет и без того напряженную обстановку, но он был профессионал своего дела и не мог позволить себе такую вольность, как колебаться вместе с линией партии. Ибо Лаврентий Павлович Берия не простил бы ему таких колебаний.

– Я полностью согласен с выводами моих сотрудников о подлинности обнаруженных нами документов. У меня могли бы возникнуть подозрения, если бы они были обнаружены в относительной целостности и сохранности где-нибудь в кустах на обочине, в воронке или в полевой сумке убитого офицера связи. Однако они были найдены в обгоревшем автобусе, куда попал наш снаряд, и уцелели лишь благодаря случайности. В верхнем кармане портфеля было бутылка воды, которая разбилась и залила бумаги. Вы, конечно, товарищ армейский комиссар, можете сомневаться, ваше право, но такой способ дезинформации излишне рискованный. Есть много иных, более спокойных и гарантированных способов сделать это, поверьте мне.

Упрямство и несговорчивость Зиньковича сильно разозлили Мехлиса, он был готов обрушиться на него с гневными упреками, но за майора вступился Малинин.

– Мне кажется, что товарищ Зинькович прав. Все слишком сложно, но даже если предположить, что их нам подкинули, мне не совсем понятна цель подобных действий. Что, кроме доставки к Севастополю осадных орудий, мы узнаем из документа? Ровным счетом ничего. Документ только настораживает нас и заставляет принять действенные контрмеры по обороне Севастополя.

– Вот именно, контрмеры, которые могут привести к ослаблению его обороны, или, скорее всего, это усыпляет нашу бдительность здесь, в Керчи, – упрямо стоял на своем Мехлис.

– Должен вас разочаровать, товарищ армейский комиссар. Немцы действительно готовят скорый штурм Севастополя. В день нашего отъезда они начали артиллерийскую пристрелку наших передовых позиций, – вступил в разговор Казаков, но его слова не смогли поколебать убежденность Мехлиса.

– Для меня этот факт мало что значит. Мало ли зачем немцы могли открыть огонь, может, испытывают новые виды снарядов, а может, просто напоминают о себе.

– А для меня, как артиллериста, это говорит об очень многом, товарищ армейский комиссар. Немцы готовят штурм, и штурм этот будет осуществляться при помощи гаубиц и мортир. В этом мы убедились вместе с командующим фронтом при осмотре наших укреплений в Севастополе, а это косвенно подтверждает подлинность трофейных документов.

Оказавшись в одиночестве, Мехлис обозлился на «генеральскую мафию», он собирался биться с ней до конца, но тут ему представился путь к почетному отступлению.

– Подлинность захваченных нами документов можно установить при помощи нашей агентуры за линией фронта. Нам известно время и место, где должен пройти поезд с немецкими гаубицами, и остается только отследить, будет там движение или нет. Если вы согласны, товарищи, я сейчас же отправлю радиограмму нашим отрядам, и мы наверняка сможем узнать правду, – предложил Зинькович, и Мехлис обрадованно поддержал его.

– Действительно, это самый простой и действенный способ. Вы согласны с предложением майора Зиньковича, товарищ командующий? – двинулся «по золотому мосту отступления» Лев Захарович.

– Да, конечно, – незамедлительно откликнулся Рокоссовский, – тем более это много времени не займет, а нам надо очень многое успеть.

– А что именно? – настороженно встрепенулся Мехлис, уловивший скрытый подтекст в голосе генерала. За время, проведенное вместе с новым командующим, он научился разбираться в интонациях его речи, пусть даже не совсем чистой в отношении русского языка.

– Нам вместе с адмиралом Октябрьским необходимо разработать и утвердить график возвращения из Поти в Севастополь снарядов, мин, патронов и зенитных пушек, вывезенных из арсеналов порта в октябре прошлого года. По моим данным, вы вывезли из Севастополя больше половины его арсенала, товарищ командующий флотом. Если я не прав, то прошу меня поправить… – Рокоссовский открыл походный блокнот и вопросительно посмотрел на моряка.