Джек Финней - Третий уровень [сборник litres]

– Мы могли предотвратить это, – прошептала Джулия. Затем вцепилась в меня обеими руками и тряхнула так сильно, что я пошатнулся. – Мы могли, мы могли! – яростно бросила она мне в лицо. Секунду-другую еще смотрела на меня в упор, потом отвернулась, пробормотав: – Никогда себе не прощу…

Возразить ей я не мог. Мне хотелось умереть со стыда, но надо, необходимо было что-то делать, как-то действовать. Мы начали пробираться к Нассау-стрит, и тут мне наконец представилась такая возможность.

На окно четвертого этажа вскарабкалась молодая женщина; когда я заметил ее, я вначале удивился: где же она пробыла столько времени? Вероятно, металась из комнаты в комнату, пока не обнаружила окно, еще не охваченное пламенем. Взобравшись на подоконник, она тщательно притворила раму у себя за спиной, потом, подняв руки и вытянув их в стороны, крепко уперлась в кладку оконного проема. Снизу она казалась поразительно невозмутимой: не кричала, не плакала, просто смотрела вниз, на нас, и ждала. Видимо, она понимала, что назад пути отрезаны, что это окно – ее последний шанс…

Между тем внизу никто не спешил ей на помощь. Похоже, пожарные решили – и трудно их за это упрекнуть, – что никто уже, по крайней мере на Бикмен-стрит, не сумеет добраться до окна. А женщина все стояла и ждала, раскинув руки, в проеме окна, как в рамке: она была в длинном черном платье, на шее трепетал белый шарфик. Вдруг стекло позади нее лопнуло, и из окна выкатился огромный клуб черного дыма, скрывший ее от наших глаз. Но когда ветер отогнал дым, мы увидели женщину на том же месте – теперь она одной рукой держалась за раму, другой плотно прикрывала рот.

Наконец из-за угла Нассау-стрит выскочили двое пожарных с раздвижной лестницей. Лестница оказалась слишком коротка. Позднее газеты критиковали пожарную охрану за недостаточную длину лестниц, в то время как многие дома строились высотой в четыре-шесть, а в последнее время даже в десять этажей. Вот и тут лестница, растянутая во всю длину, не доставала до подоконника без малого полтора метра: а из окна опять неторопливо выплыла туча густого дыма и окутала женщину с головы до ног. Если бы не ветер, она непременно погибла бы, потеряла сознание и свалилась назад в горящее здание или вниз на улицу. Но ветер подхватил дым, разорвал его в клочья, разбросал лоскутки по фасаду, и мы вновь увидели трепещущий по ветру белый шарфик и черную юбку.

Я хотел бы пояснить кое-что. С той самой секунды, когда мы вышли из подъезда «Таймс» и окинули взглядом горящее здание, я непрестанно разговаривал сам с собой. Я не корил себя за то, что не вломился в контору Джейка Пикеринга и не затоптал едва народившийся крохотный огонек: кому пришло бы в голову, что произойдет потом! Грызло меня другое: что, присутствуя незримо при этом стародавнем событии, Джулия и я могли повлиять на его ход именно так, как того и опасался доктор Данцигер. Вдруг, например, был какой-нибудь невольный шорох, которого Кармоди, роясь в документах, по существу и не услышал, – и все же этот слабенький, почти незаметный шорох повлиял, пусть едва-едва, но повлиял на его последующие поступки. Скажем, горящую спичку он уронил чуть левее или чуть правее, и спичка упала не на пол, а на бумагу и подожгла ее. Но, с другой стороны, кто в состоянии поручиться, что, не присутствуй мы там и не издай ни звука, спичка упала бы на голые доски пола? И что Кармоди просто стоял бы над ней и равнодушно глядел, как она догорает?

Нет, я положительно должен был что-то предпринять – мною двигал не героизм, а внутренняя необходимость. Я протиснулся вперед, нырнул под ограждающие канаты, перебежал улицу и не вскарабкался – взвился по лестнице, в мгновение ока достигнув самой верхушки. Накрыл ладонями закругленные концы стояков, поднялся еще выше, сжался в комок – левая нога на последней перекладине, правая на предпоследней – и на миг застыл без движения, обретая равновесие. Потом уловил момент, отпустил стояки, выбросил руки над головой и резко выпрямился; на секунду как бы повис в воздухе – и упал руками вперед, ухватившись за подоконник по обе стороны от ботинок женщины.

Она поняла меня без слов – быстро повернулась к улице спиной и сползла по мне к лестнице. На уровне моих ног появились голова и плечи пожарного, он подхватил спасенную за ноги и поставил на перекладину. А потом эта замечательная женщина сообразила, как помочь мне; поддерживаемая пожарным, она уперлась руками мне в пояс и навалилась изо всех сил, так что я смог отпустить оконный выступ, перегнуться и снова ухватиться за стояки. Мы быстро цепочкой стали спускаться вниз, но не одолели еще и половины расстояния, как черный дым, валивший из окна, где только что стояла женщина, внезапно сменился ревущим оранжевым пламенем. У подножия лестницы я спросил, как ее зовут; она ответила: Айда Смолл…

11 февраля «Иллюстрированная газета Фрэнка Лесли» поместила большую, на всю обложку, гравюру, изображающую Айду Смолл на подоконнике и ее «безымянного спасителя» на лестнице. Сознаю, что не следовало бы этого делать, и все-таки воспроизвожу гравюру здесь, хотя я и не очень похож на себя, да и жилетки на мне в тот день не было (рис. 20).

Рис. 20

И вдруг пожару пришел конец: с чудовищным грохотом крыша рухнула на изрядно уже прогоревшее перекрытие верхнего этажа, и вслед за тем все нутро здания провалилось в подвал, взметнув гигантский сноп искр, облака дыма и фейерверк пылающих щепок метров на пятнадцать выше стен и издав оглушительный тяжкий вздох, слышный, наверное, на много кварталов вокруг. От здания остался один скелет, огонь сник, сквозь оконные проемы проглядывала лишь пустота неба. В подвале еще догорало то, что не сгорело на этажах, но уже не яростно, а почти лениво, и на пожарище падал снег, красиво кружа меж голых стен. Над каждым слепым оконным проемом на кирпичах отпечатался широкий веер копоти, и уже не верилось, что этот огромный мертвый остов еще недавно был полон жизни, густо населен людьми. Казалось совершенно немыслимым – я вытащил часы и не мог поверить собственным глазам, – что с момента, когда мы сидели за заколоченной дверью, наблюдая за Джейком Пикерингом и Эндрю Кармоди, прошел всего-навсего час.

Грандиозный спектакль окончился, в толпе вокруг нас начали обмениваться мнениями, голоса слились в возбужденный гомон, и тут я нечаянно уловил чью-то реплику:

– Счастье, что газета успела выехать…

– О чем это он? – спросил я Джулию.

– О газете «Весь мир», – ответила она безразлично. – Три-четыре месяца назад этот дом называли зданием «Всего мира». Многие не отвыкли от прежнего названия и до сих пор. Редакция занимала весь пятый этаж, и, оставайся она там, сегодня прибавились бы десятки жертв…