Влад Непальский - Мир испытывает героя

Потом он попробовал сдвинуть камень, но геройская сила не проявилась. Так же не было и магии. Это огорчило Эдика. Он упал на песок и закрыл лицо руками. Ещё одно разочарование. А он так привык к своим силам, когда человеческие силы исчерпывались, сила героя приходила к нему. Она зарождалась в его мышцах, заставляя разрушаться грубую материю. Она казалось ему неотъемлемой частью его тела. Теперь её не было.

И это было ужасно!

У Эдика полились слёзы из глаз.

На душе было такое чувство, будто его лишили его части. Сделали бесполезными калекой. Ведь он понимал, что без силы героя он никто. Он и с этой силой мог сделать не особенно многое, а без неё он вообще ничто. Он хуже бомжа, валяющегося на ступенях.

Ощущение ничтожности наполнило всё его естество. В это же мгновение он ощутил себя ужасно беззащитным, слабым, ничтожным. Как будто с него сняли броню, в которой он привык ходить много лет. Его раздели. Сделали слабым.

Он сжал кулаками песок и взревел.

— Я ничтожество! — сжал он зубы. — Почему?

В этом кличе было его обращение к миру. Почему с ним поступили так несправедливо. Ему было плевать на то, что его убили, но сила — это святое. Это то, что заставляет этот мир хоть как-то с ним считаться. Без неё он будет обычным смертным, последним из последних. Всю жизнь он будет нищенствовать и тяжело трудиться. Вот что его ждёт в мире без силы героя.

В мире…

В каком мире?

Тут то ему пришло осознание. Он то не в мире. Он в мире мёртвых. А по рассказам бабушки здесь вряд ли ему когда-либо понадобятся его сила и магия. Это его утешило, и он успокоился.

Просидев около часа на песке, он встал. Море уже смыло его одинокие следы. И теперь прибой наносил новый песок, вымывая причудливые ракушки.

«Похоже, правила опять усложнились! — подумал Эдик. — Нет силы героя, нет магии. Надо попытаться сделать хоть что-то умом. Надеюсь, что я умный».

Он побрёл дальше. А в небе над ним сорвалась звезда и полетела вниз. Он уже знал, что если такое происходит, то это значит, что в мире наверху кто-то умер, и сейчас его душа летит в мир мёртвых. Так же он знал, что у эльфов, гномов, орков и демонов индивидуальные миры мёртвых. В этом мире он не встретится с представителями другой расы. У каждой их них свой мир.

— Я побежу! — крикнул он небесам. — Я добьюсь всего! Я смогу стать героем!

«А этот мир многоплановый!» — подумал Эдик, возвращаясь домой.

Он чувствовал себя хорошо, не смотря на усталость, и теперь у него появилась цель, а значит, стало проще двигаться вперёд.

Громкие вопли огласили квартал особняков солнечным утром. Ульрика бежала по тёмному коридору особняка. К счастью, она уже была облачена в доспехи. Вылетев на передний двор с клинком наголо, она замерла. Рядом с ней стояла остолбеневшая кухарка, смотревшая на передний двор.

Ульрика замерла от ужаса.

Там порезанные на части валялись вервольфы. Их шерстяные куски заливали кровью белоснежный, только что выпавший, снег, и эти ужасные пятна плоти и крови закрывали весь двор. Чтобы узнать, сколько их было, женщина стала считать волчьи головы и насчитала не меньше десятка, пока не остановила взор на девушке в белом плаще. Она сидела на каменном вазоне, который им продал гном после ремонта в мае. Незнакомка была укутана в белоснежный плащ, и с её тонкого клинка капала алая кровь. Увидев Ульрику, она поднялась.

— Я решила помочь Эдику де Тюку спасти Юхо, — прошептала блондинка. — Сейчас уже конец марта, скоро начнётся оттепель. У нас есть несколько дней, чтобы добраться до замка на болотах и уничтожить их логово. Я помогу в этом. Но нужно поспешить.

Ульрика замерла. Она видела боковым зрением, как сзади к ней подошла ошарашенная Ёрико, опустив лук со стрелой на тетиве. Через секунду женщина уже приняла решение.

— Мы не упустим шанс, — кивнула Ульрика. — Ёрико, беги в замок и вызови сюда Тиммелина.

Рыжая сняла с тетивы стрелу и помчалась вглубь дома одеваться.

Эдик сидел на вершине холма и смотрел на тёмное море. По его мнению, прошёл уже месяц. За это время он был в деревне, танцевал на фестивале, пил там вино, мял девок в сарае и предавался другим прелестям сельской идиллии. Он расспрашивал живущих там людей, но не смог узнать ничего больше, чем то, что сказала ему бабушка. Между ними была разница лишь в том, сколько они здесь жили. Единственное, что он узнал, что был такой мужик Ифель, он поссорился с крестьянами и поносил их всех на чём свет стоит и даже бросался дерьмом, а потом он исчез. Просто когда очередным утром крестьяне проснулись, его дома больше не было, а вместо участка был пустырь.

Эдик жил, и он стал замечать, что его жизнь всё больше и больше напоминает какой-то сон. Он заметил, что разум становится всё более и более вялым, интерес ко всему пропадает, и ему хочется только есть, пить, лежать и спать и иногда ходить в деревню, чтобы там есть пить и лежать с девками на сеновале. Юхо вдруг стал ему совсем не интересен, даже он забыл про то, что когда-то жил там.

«А может не пытаться попасть наверх? — вкралась странная дума. — Ну его? И здесь хорошо! Можно жить, не зная бед… — он попытался вспомнить про Ифеля. — А странно. Почему я раньше так хотел вернуться в Юхо? Я же там был героем! Человеком великой силы. Я мог всё! Как глупо я умер! Точно, я же умер. Умер! — он сжал кулаки. — Я умер! И враги мои торжествовали! Они смеялись надо мной! Над моей слабостью!»

Неожиданно он вспомнил другой мир. Мир, где он был никем. Где он пытался попасть в такой же сон, играя на компьютере. Исключить себя из реальности. Перенести сознание в картинку. Отрешиться от существования. Будь там такое, он был бы несказанно счастлив. Но там ему бы хотелось всё время играть, не болеть, не испытывать трудностей с содержанием себя. И тогда бы настал его рай.

А сейчас ему даже не надо играть, ведь его разум стал таким ленным, что игра ему покажется слишком сложной. Зачем делать столько разных вещей, когда можно просто сидеть, есть яблоко и смотреть на звёзды. Или на море.

И больше ничего не надо. Зачем тебе что-то, когда у тебя всё есть? Незачем больше бороться. Некуда больше стремиться. Нечего больше достигать. Всё есть, и всё остальное безразлично. Его пузо сыто, да и остальные потребности удовлетворены. И большего не надо, и не хочется.

Он ходит босым и не чувствует дискомфорта. Да ему всё как-то безразлично.

«А ведь я хотел исследовать этот мир! — опять вкралось что-то неприятное и колючее. — Пойти в поход. Узнать много нового!»

Но такая мысль почему-то теперь доставляла ему дискомфорт, как колючка в заднице. Ему показалось, что он прекрасно живёт, зачем куда-то идти и что-то делать. Зачем вообще напрягаться? Ведь жизнь прекрасна!

Он пожал плечами.