Андрей Посняков - Орда (Тетралогия)

Баурджин первое время не мог нарадоваться: уж больно удобным местом оказалась «Улитка». Все нужные люди из кружка Юань Чэ, в том числе — правда, не часто — и сам господин Лу Синь, коммунальщик, постоянно захаживали в харчевню, где их кормили вкусно и дёшево, а вино, как дорогим гостям и хорошим знакомым хозяина, так и вообще наливали бесплатно. Заходил и Пу Линь, каллиграф, и шэньши — Вэй Сихэй, Гао Хэлин, Лю Цзинцай и прочие. Даже как-то заглянул некий Ба Дунь, бывший следователь, — Юань Чэ специально показал его Баурджину, мол, не стоит таких привечать. Князь, правда, не внял совету, как раз считал, что именно таких — обиженных на власть — привечать и стоит. Но это были, конечно, его, Баурджина, соображения... Да, нередко в «Улитке» появлялся и Весельчак Чжао, обозник из центральных казарм. Книги он, правда, брать отказывался — обоз перед отправкой тщательно проверяли, даже обыскивали и самих обозных, вплоть до последнего погонщика. Нойон поначалу недоумевал — с чего бы это такие строгости? А потом спросил о том у самого Чжао.

— Кидани, — просто ответил обозник. — Видишь ли, в дальних крепостях гарнизоны почти все — из них. Вот чиновники и следят, чтоб не завезли лишнего, ну, ничего сверх указанного в инструкции. Написано: «вина три бочонка» — так вот, три и должно быть, не больше. Правда, и не меньше. Нет, киданей в чёрном теле не держат. Но и лишнего не позволяют, чтобы не возомнили о себе невесть что, не вспоминали о своём былом величии. Так вот!

Выслушав такие слова, Баурджин ещё раз мысленно похвалил себя за то, что приветил Веснушку. Как бы только не попасться с этими рукописями. Впрочем, не должны были попасться, юный водонос клал книги и свитки в дупло старого дуба, что рос почти у самого родника. А уж оттуда, из дупла, рукописи забирал Весельчак Чжао. Иногда Веснушка потом возвращался мокрым — молча приходил в «Улитку», садился на кухне, развесив для просушки халат, грелся. На левом плече его как-то заглянувший к Лао нойон углядел занятную татуировку — жёлтый цветок розы. Откуда она появилась, водонос не знал, говорил — с детства. Кстати, о книгах...

— Мы выезжаем завтра, — допив бесплатный стаканчик вина, негромко промолвил обозник. — У родника будем к полудню.

Вместо ответа Баурджин лишь молча кивнул и незаметно, под столом, протянул Весельчаку связку монет. Из тех, что щедро пожертвовал господин Цзяо Ли.

Взяв деньги, Чжао довольно хмыкнул и вскоре откланялся.

— Завтра... — проводив его взглядом, почесал бородку Баурджин. — Завтра…

Хроник, кстати, не было, как не было и напечатанных на больших листах бумаги художественных романов-книг, и свитков-списков не было, и прочего... Ай-ай-ай... Негоже было оставлять господина Елюя Люге и весь его гарнизон без духовной пищи, совсем негоже. Нойон озадаченно вздохнул — ну, и где же их взять, даже хотя бы списки-рукописи? Прямо хоть сам пиши!

Черт побери! А ведь неплохая идея. Прямо так и написать в сопроводительном письме, что, мол, сие — списки из старинных книг, кои слишком дороги для того, чтобы их приобрести. Пришлось переписывать — чего не сделаешь для доброго друга? Ханьская письменность была одновременно и сложной, и простой. Сложной — понятно, иероглифы, а вот — простой... Всё дело в том, что не только чжурчжэни с киданями, но и сами ханьцы — уроженцы разных мест — не всегда понимали друг друга. А иероглифы были для всех общими, означающими одни и те же понятия — правда, читавшиеся в каждом языке по-разному. Как если, к примеру, написать буквами или произнести «три» или «trois» — не знающий русского или французского не поймёт, что сказано или написано. А если указать цифрой — «3», то всем будет понятно. Так и с иероглифами.

Приняв решение, князь повеселел и тут же отправился домой, благо идти было недалеко, всего два квартала. Пришёл, кивнул присматривающему за домом Игдоржу (Чен и Лэй были заняты в харчевне) и, усевшись в кабинете за стол, вытащил из стаканчика кисть...

«Сия книга написана Екамом Иле, киданем и историком Ляо. Это история о стране, которая была процветающей и могучей, о государстве, низвергнутом в пыль под копыта чжурчжэньских коней».

— Низвергнутом в пыль под копыта чжурчжэньских коней, — вслух повторил нойон, уж больно понравилась ему только что пришедшая в голову фраза. Что и говорить, красиво получалось. И вышло бы ещё красивее, если бы князь знал больше иероглифов. Ну, уж сколько знал — столько и знал.

«И ведь даже сейчас есть всё для того, чтобы великая империя Ляо возродилась, скинув цзиньское ярмо! Есть, и в достаточном количестве, молодые воины, что охраняют северные города Ляоси, есть люди — они никуда не делись, — мечтающие о возрождении Ляо. Ляоян, Ляодун, Ляоси, Ляохэ — эти имена наполняют гордостью каждого из нас, киданей. Нас ведь немало, и стоит помнить об этом, как стоит помнить о нашей некогда великой стране. Шанс есть! Да, чжурчжэни сильны, но ведь и мы не празднуем труса! Наша аристократия помнит былое величие, наши ремесленники и крестьяне — умны и трудолюбивы, наши воины — в каждом гарнизоне от Шанси до Хэбэя. Осталось лишь выступить, освободиться от гнёта. Но я спрашиваю себя: как? И когда? И с кем? С кем — это важное слово. Чжурчжэней слишком много, слишком. И я говорю себе — и вам: надо искать союзников. И кто бы мог ими стать? Только не скажите мне — Сун! Променять цзиньское иго на сунское — только и всего. Сунцы хитры и коварны, с нашей помощью они разгромят чжурчжэней, а что потом? Думаете, они позволят нам воссоздать Ляо? Как бы не так! Мы просто запустим лису в курятник. Нет, только не Сун. Си-Ся? Западное государство Ся, государство дансянов... У них есть более сильный враг... И этот враг может стать нашим другом! Я говорю о монголах, о Чингисхане, о, поистине, это великий и мудрый правитель, слову которого вполне можно верить. Большинство монголов — кочевники, им не нужны города. Города нужны нам, киданям. Нам города, монголам — степи. А Цзинь — самый главный враг Чингисхана. И его непобедимые тумены уже стоят на границах чжурчжэней, и недолго осталось ждать. Враг нашего врага — наш друг. „Цзинь" — золото, „ляо" — сталь. Золото гнётся под сталью! Возродим Ляо, друзья!»

Закончив последнюю фразу, Баурджин вытер рукавом пот. Утомился писать, тщательно вырисовывая иероглифы, вот уж письменность — не приведи господи. Позвал Игдоржа, прочёл, получил полное одобрение. Правда, Игдорж всё же засомневался — не рано ли?

— Нет, не рано, — тут же возразил нойон. — Тумены Джэбэ уже должны быть на границах Шанси и Хэбэя. Сейчас я сею семена, Игдорж, но нужно время для того, чтобы они взошли.

— А что, если твой Весельчак Чжао подкуплен? Или вдруг попадётся?

— И что с того? — неожиданно засмеялся князь. — Я вовсе не делал тайны из своего увлечения древностями. Как и Елюй Люге. Я просто купил рукопись, книгу, — а что уж там написано, то на совести автора.