Андрей Посняков - Орда (Тетралогия)

— А зачем разбойникам искать убийцу... или убийц? — безразлично спросил Баурджин.

— Как зачем? Чтобы отомстить. — Ба Дунь всплеснул руками. — Это их краеугольный камень — месть. Чтоб все боялись.

— А, вон оно что... Думаю, вряд ли они хоть кого-нибудь разыщут, это дело непростое, требует тонких размышлений и прочего. Да не мне вам рассказывать. Выпьем-ка лучше!

— Выпьем!

С террасы хорошо было видно, как на паперти Храма Неба устроила представление театральная труппа. Ветер доносил шум собравшейся вокруг толпы, музыку и обрывки слов. Артисты в разноцветных масках играли какую-то классическую пьесу — одновременно и комедию, и трагедию, и мелодраму.

— Артисты... — негромко протянул Баурджин. — Вот у кого, наверное, захватывающая и интересная жизнь.

— Напрасно вы так полагает, Бао, — усмехнулся Ба Дунь. — Бродячий театр — это пот, кровь и слёзы. Это воровство детей — их потом бьют, запугивают — и поручают роли женщин. Многие из этих несчастных даже умирают от изнуренья и голода. Знаете, почти все труппы связаны с разбойничьими шайками.

— Интересно, а вот эти артисты долго здесь будут? Может быть, завтра сходить, посмотреть пьесу. Как вы думаете, будут они завтра?

— Конечно, будут, — расхохотался чиновник. — До конца праздника никуда не денутся!

— Значит, посмотрю...

Простившись с Ба Дунем, князь немного постоял у паперти, посмотрел на игру актёров, никакого старика, конечно же, не увидел — все артисты были в масках, и, почесав бородку, лениво зашагал к рынку.

Седло он увидел сразу. Кожаное, с вырезанными на высокой луке рисунками — звёздочками и гордой надписью «СССР». Условный знак! Вот уж кстати!

Не выказывая радости, Баурджин подошёл к торговцу — ещё достаточно молодому человеку с небольшой бородкой и острым взглядом. Очень, очень знакомому человеку!

— Гамильдэ-Ичен! — подойдя ближе, прошептал Баурджин.

— Рад видеть тебя в добром здравии, князь. Обниматься не будем! Я привёз серебро, как ты просил. И жду сведений.

— Получишь их в харчевне «Бронзовая улитка». Я скажу, как её найти. Как моя семья?

— Передают тебе поклон. Твой Алтай Болд уже совсем взрослый.

— Он перевёл письмо?

— Перевёл. Хан велел сразу же послать за ним. — Гамильдэ-Ичен вдруг улыбнулся. — Есть новости, князь.

— Новости? Говори.

— Войско Великого хана выступило в восточный поход! Сам Чингисхан ведёт свои победоносные тумены. Захвачены чжурчжэньские округа — Дашуй, Ло, Фэнь. Джэбэ разрушил многие крепости.

— Джэбэ по-прежнему — остриё стрелы, — рассмеялся нойон. — Он хочет взять Ляоян?

— Думаю, да. Скорее всего — осенью.

— Рад видеть тебя, Гамильдэ, очень рад. Жаль, не могу обнять.

— Я тоже рад, князь!

— Ты надолго здесь?

— С караваном... Думаю, ещё дня три.

— Точную дату отъезда сообщишь Игдоржу. Я пришлю его за деньгами. Кстати, ведь неплохое седло. Как думаешь, можно его подарить одному сановнику?

— Цзяо Ли? — Гамильдэ-Ичен улыбнулся. — Лучше подари ему какую-нибудь сунскую вазу.

— А у тебя она есть?

— Найдём. Не вазу, так блюдо. Здесь чего только нет.

— Хорошо, я подошлю слугу. Он передаст от меня поклон.

— И получит блюдо. Или — вазу.

— Только — сегодня же.

— Как скажешь, князь.

Гамильдэ-Ичен... Старый, старый дружище, ещё со времён найманского кочевья, сколько дорог пройдено вместе, сколько всего пережито.

— Да, Гамильдэ... Есть один человек, которому, возможно, придётся устроить встречу с кем-нибудь из наших военачальников.

— Да хоть с самим ханом!

— Нет. Будет вполне достаточно Джэбэ. Тем более он куда ближе.

— Выполню, князь.

— А ты стал таким вальяжным, Гамильдэ.

А взгляд такой хитрый... Ну, настоящий торговец!

— Как и ты!

Друзья рассмеялись.

Во второй половине дня, прихватив подарок (золотую статуэтку толстощёкого бога изобилия работы кого-то из танских мастеров) и серебро, Баурджин отправился к дому своего покровителя господина Цзяо Ли. О, нет, конечно же, не просто к дому, конечно же — во дворец. Трёхэтажный, с загнутыми крышами, особняк градоначальника горделиво возвышался чуть к северу от императорского дворца, в четверти Чёрной черепахи. Изысканная ограда, ворота чугунного литья, крытая зеленовато-жёлтой черепицей крыша. Если смотреть прямо, черепица казалась, как и положено чиновнику, зелёной, а если чуть под углом — по-императорски жёлтой.

Заранее развернув статуэтку, Баурджин выбрал момент, когда ко дворцу подъехало сразу несколько колясок, и вместе с остальными гостями вошёл на просторный двор. Однако, как оказалось, этого ещё было мало.

— Вы тоже приглашены? — У самого крыльца князя зорко оглядел высокий человек с засунутым за пояс мечом и в шлеме. — Что-то не помню ваше имя? Вы, господин, есть в списках?

— Господин Цзяо Ли всегда рад меня видеть, безо всякого приглашения, — напыщенно произнёс Баурджин. — Ведь он когда-то спас мне жизнь. Побыстрей найди своего господина и сообщи, что скромный беженец дансян Бао Чжи хочет сделать ему подарок.

Солнечный лучик золотом вспыхнул на голове статуэтки, а сам нойон выставил вперёд ногу и важно надул щёки, как человек, ни чуточки не сомневающийся в своём праве. Да и одет он был — хоть куда. По последней цзиньской моде, согласно указаниям Чена. Дорогой синевато-зелено-голубой, расшитый серебряными драконами халат полностью соответствовал наступившему времени года — весне. Синий и зелёный — цвета весны, дракон — весенний зверь.

Воин — вероятно, мажордом или начальник личной охраны Цзяо Ли — послал доложить о новом госте слугу, в ожидании возвращения которого князь с ленцой рассматривал подъезжающие экипажи. Преобладали, конечно, одноколки — лёгкие, изящные, вёрткие, запряжённые парой коней, вороных или белых. Над головами коней колыхались плюмажи из павлиньих перьев, в гривы были вплетены разноцветные ленточки, ну а упряжь просто сверкала невыносимым блеском драгоценных камней. Точно такими же камнями, а ещё — и золотыми и серебряными накладками — были украшены и паланкины, и двуколки. Впрочем, кое-кто из высшего офицерства прибывал на праздник просто верхом, видимо, считая коляску и паланкины исключительно женским видом транспорта. Подходивших к крыльцу богато одетых мужчин сопровождали женщины: оплывшие и некрасивые — жёны и молодые красавицы — куртизанки. Те, кто явился в сопровождении куртизанок, посматривали на остальных с плохо скрываемым пренебрежением.

Баурджин тщетно высматривал знакомых: среди приглашённых не было ни поэта Юань Чэ, ни коммунальщика Лу Синя, ни Пу Линя, каллиграфа, не говоря уже о более мелких чиновниках. Куда там — рылом не вышли! Нет, тут были шэньши так шэньши — исключительно самых высших рангов, многие при регалиях из щедро украшенных самоцветами драгоценных металлов. Даже Баурджин в своём, надо сказать, отнюдь не дешёвом халате чувствовал себя старьёвщиком, случайно оказавшимся на каком-то волшебном балу. А гости всё прибывали и прибывали.