Юлий Буркин - «Битлз» in the USSR, или Иное небо

– Ой-ой-ой, – сказал Ринго.

– Да уж, – помрачнел Джон. – Столько народу нам не перекричать, какой бы аппарат тут ни стоял.

Они двинулись к сцене, которая, казалось, терялась где-то вдали. На сцене Бронислав познакомил музыкантов с солидным штатом обслуживающего персонала – от звукорежиссера и нескольких его помощников до работника сцены. Все они с любопытством вглядывались в лица знаменитостей и с удовольствием пожимали им руки.

– Никогда еще не видел на работе всех их сразу, – с улыбкой заметил Вепрев. – Прямо все вдруг выздоровели и вышли с больничных. Даже из отпусков вернулись.

С подключением и настройкой проблем не возникло, и уже спустя полчаса «Битлз» смогли начать репетицию. Они прогнали все песни по два раза, а потом еще несколько раз «Imagine», ринговские «розы» и новую – «Splinters Of The Sky».

В перерыве Бронислав пригласил музыкантов в правительственный буфет. Ринго подошел к ближайшему столику, взял тарелку с семгой, вилку и бутылку «Боржоми».

– Ты что, – зашипел на него Бронислав, – это же товарищ Горбачев заказал! – Он указал на лысоватого мужчину, выбиравшего у стойки десерт.

Ринго поспешно опустил снедь на стол.

– Ты же сказал, это буфет.

– Это тебе не английский буфет! Тут нужно вон у того прилавка оплатить и самому принести.

Они всей компанией подошли к одетой в белый халат полной женщине с рыжим шиньоном. Приземлив на прилавок дирижабль бюста, она смотрела в пустоту. На широком лице пылали губы.

– Розочка, солнышко, – обратился к ней Вепрев. – Эти ребята-музыканты приехали к нам по приглашению самого. – Он показал глазами наверх. – Угости, как ты умеешь. – И он положил на стойку красивую зеленую купюру с портретом вечно живого мертвого вождя.

Розочка смахнула банкноту в ящик и сказала великолепным контральто:

– Все будет в ажуре. Ради дорогих гостей обслужу сама. Она выплыла из-за стойки, проводила их до стола, помогла придвинуть к нему второй и накрыла их сероватой скатертью. К соседнему столику подошел Горбачев с вазочкой мороженого. Присаживаясь, он улыбнулся «битлам», кивнул и сказал так складно, словно читал с листа:

– Приятного аппетита, господа музыканты. Я считаю, что повестка сегодняшнего дня знаменуется сближением двух социальных систем, двух политических лагерей, двух антагонических точек зрения во имя общечеловеческих ценностей, – говоря, он делал плавные, округлые жесты руками. – Таких как, например, прогрессивная музыка «Битлз», которую вы представляете. Прошло время конфронтации, пора уже, господа, и консенсус находить. Я думаю, что выскажу общее мнение, если скажу, что процесс пошел.

Многозначительно улыбнувшись, Михаил Сергеевич нацепил на вилку кусок семги, с наслаждением отправил его в рот и в ожидании оценки своей блестящей речи стал пристально смотреть почему-то на Ринго. Тот нервно обернулся. За спиной никого не обнаружилось.

– Что он сказал? – встревоженно спросил он Вепрева. Бронислав потряс головой, пытаясь вытряхнуть образовавшийся в ней от слов партийца комок вязкого усыпляющего тумана, и понял, что не помнит ни единого слова. Тогда он махнул рукой и «перевел»:

– Он сказал, что, если бы ты слопал его рыбу, в Лондон была бы отправлена официальная нота протеста, а «Битлз» были бы с позором выдворены из СССР.

– Ни хрена себе! – Ринго был шокирован. – Я же нечаянно. Скажи ему, приношу, мол, свои извинения. Но вот так, сразу с угрозами – это уже шовинизм какой-то. – И он погрозил Горбачеву пальцем.

Тот удивленно вскинул брови и вопросительно глянул на Вепрева. Бронислав, подбирая слова, наморщил лоб и перевел:

– Господин Ричард Старки полностью согласен с вашим мнением и уверен, что консервативно настроенные силы, которые мы решительно осуждаем, – он вытянул палец и погрозил им точно так же, как Ринго, – не смогут сорвать зарождающиеся позитивные сдвиги в наших отношениях.

– Ну, добре, добре, – разулыбался Горбачев. – Рад, что наше взаимопонимание находится на таком высоком политическом, социальном и, не побоюсь, товарищи, этого слова, человеческом уровне.

Сказав это, он энергично воткнул вилку в очередной кусок рыбы. Ринго спрятал голову в плечи и отвел взгляд.

После обеда «битлы» сказали Розе сердечное спасибо и поставили ей автографы на инструкцию по технике безопасности при работе с электромясорубкой. Потом Вепрев предложил:

– Давайте побродим по окрестностям, время у нас еще есть.

– А фанаты не достанут? – усомнился Джордж.

– Не достанут. Сегодня из-за вас на Красную площадь пропускают ограниченно и выборочно, так как идет замена брусчатки к новогодним праздникам. Вперед!

Они прошли мимо охранника и вынырнули в сказку. Тротуар, полностью покрытый утрамбованным снегом, сверкал на солнце бриллиантовой россыпью и приятно скрипел под ногами. Вдоль дорожки тянулись идеально выровненные полуметровые сугробы. Тут и там над ними поднимались голубые елочки.

– Надо же, – удивленно заметила Линда, – вчера ночью все выглядело так… – Она подыскивала нужное слово.

– Угрюмо, – подсказал Пол. – А сегодня прямо настроение поднимается. Ты взгляни вон на те разноцветные купола, – указал он на храм Василия Блаженного. Не церковь, а какой-то торт пряничный. А погода какая чудесная! В Англии такое не часто случается: и мороз, и солнце.

– «Cold frost and sunshine: day of wonder!

But you, my friend, are still in slumber»*,

– с выражением продекламировал Бронислав. [* «Мороз и солнце, день чудесный. Еще ты дремлешь, друг прелестный…» (перевод на английский Михаила Кнеллера). ]

– Шекспир, – пояснила Линде Йоко, съевшая собаку в искусстве.

Они вышли на площадь и увидели мальчика и девочку в шубках, с удовольствием облизывающих что-то белое в вафельных стаканчиках. При этом те весело щебетали, а изо рта у них шел пар.

– Что это они едят? – предчувствуя ответ, с завистью спросил Ринго.

– Мороженое, – рассеянно ответил Бронислав.

– В такой мороз?!

– Чтобы наслаждаться мороженым при минус двадцати, нужно родиться здесь, – заметил Джон.

– Я тоже хочу попробовать, – заявил Ринго.

– И я бы не отказался, – поддержал Пол.

– И я, – пискнула Линда.

– Ладно, – кивнул Бронислав, – сейчас выйдем с площади, и я всех угощу знаменитым московским пломбиром. Только потом, на прослушивании, на простуженные глотки не жалуйтесь.

Вдруг раздался короткий вой сирены и на площадь медленно выехал кортеж. Впереди шла милицейская «Лада» и, как кроликов с морковных грядок, сгоняла с пути пешеходов. За ней следовал громадный грузовик с гигантским прицепом. По обе стороны шествовали милиционеры в тулупах, с красными флажками в рукавицах. Всю площадь наполнило хвойное благоухание. Мимо музыкантов на невероятно длинном прицепе проплывала роскошная ель. Она просто не собиралась заканчиваться.