Юлий Буркин - «Битлз» in the USSR, или Иное небо

– Как знаешь. Не смею настаивать.

– Или на маразматиков на трибунах? – продолжал Вася. – Так в Питере и этого добра навалом – своего, местного…

– Хозяин-барин, – быстро скомкал разговор стареющий битломан и проводил гостя до двери.

Пару часов Вася ходил по столице в задумчивости, а потом все-таки спустился в метро и вышел на станции «Каширская».

…Чумазый металлург размахнулся ломом, чтобы пробить корку в шлаке, и вдруг исчез с экрана. Вместо него появилась толпа крестьян. Среди них зябко ежились в каких-то кацавейках… Джон, Пол, Джордж и Ринго!

Вася почувствовал, что его кресло покачнулось вперед, потом назад. Он протер глаза и ущипнул себя за бедро. Стало больно. Раздался хорошо поставленный голос диктора: «Да, уважаемые товарищи, вы не ошиблись. Это действительно та самая легендарная ливерпульская четверка – ансамбль „Битлз". Но где же переполненные залы, где толпы поклонников?»

На экране возник покосившийся, черный от времени деревенский нужник. Затем – быкообразного вида пьяный громила, который обводил налитыми глазками людей вокруг себя и ревел: «Ну, хде тут эти битлаки? Сейчас я их бить буду!» Крупным план выхватил растерянное и испуганное лицо Пола.

Вася Колин сжал кулаки.

«Вместо концертов для нашей прогрессивной молодежи, – продолжал диктор, – вместо обещанных нашими чиновниками всесоюзных гастролей, они дали один-единственный концерт для так называемой „партийной элиты", а затем оказались в глухой деревне, отданные на растерзание толпе!»

На экране показалась Линда, в ужасе бегущая по тропинке.

«А это супруга мистера Маккартни, миссис Линда Маккартни, мать троих детей, которой чудом удалось ускользнуть из плена сельских хулиганов».

Появились угрюмо поющие за неопрятным столом Ринго и Джордж и мрачно поглядывающие на них Джон и Пол.

«Их предали. Их заставляли петь под стволами ружей и остриями вил…»

Вася заскрипел зубами, схватился двумя руками за бороду и принялся с силой дергать ее вниз и в стороны.

«Несмотря на прямые указания члена политбюро товарища Горбачева, ретрограды от партии испугались. Чего же они испугались? – Голос диктора стал наливаться гневными интонациями. – Может быть, того ветра перемен, который свободолюбивые музыканты привезли в нашу страну?»

Вновь появился Джон – на этот раз за столом с объедками. Он что-то с гневом говорил, но английская речь была еле слышна, зато прекрасно был слышен закадровый русский «перевод»:

«Мы за мир и против войны, мы за то, чтобы весь советский народ в едином порыве сбросил ярмо геронтократии и бюрократизма, чтобы в вашей прекрасной стране было, наконец, поднято знамя гласности и плюрализма!»

Экран стал белым, и на нем появились крупные черные строчки:

«Советская молодежь! Спасем „Битлз"! Спасем Мир! Позор Соединенным Штатам, поддерживающих моджахедов в суверенном Афганистане! Позор отечественной бюрократии! Все на митинг пятнадцатого декабря! Все на площадь Пятидесятилетия Октября! Да здравствует гласность и перестройка! All You Need Is Love!»

…Чумазый металлург продолжил прерванное движение. Наконец лом пробил шлаковую корку…

Последняя цитата доконала Васю. Он выбрался из кресла, оглянулся и посмотрел на белеющее окошечко кинопроектора, нащупывая в кармане изрядно за сегодня похудевший, но еще не пустой бумажник. Он увезет в Питер копию этого журнала, сколько бы она не стоила! Ведь как-то можно сделать эту копию!

Но в кинорубке, стоило ему только открыть рот и представиться, как он тут же получил уже готовую маленькую катушку с восьмимиллиметровой пленкой в сером картонном конверте. Причем совершенно бесплатно.

– …А вот это наше генеалогическое дерево.

Варвара Бубнова раскрыла большой альбом с нарисованным деревом и ветвями, которые плодились массой маленьких фотографий и имен.

– Этот музей сначала был усадьбой нашего предка по фамилии Вульф. Вот он, посмотри, деточка. Пушкин Александр Сергеевич с ним очень дружил, здесь свою «Русалку» и даже седьмую главу «Евгения Онегина» написал.

От тети шла волна доброты и любви, и внезапно Йоко ощутила себя маленькой девочкой, сидящей у нее на коленях. Она прильнула к плечу пожилой женщины, обе посидели немного молча.

В душе Йоко, словно в сложном пазле, плотно сел в свое гнездо последний фрагмент – у нее возникло абсолютно осознанное чувство, что она вернулась домой. Присутствующая тут в качестве переводчика учительница английского языка Ольга Витальевна из деревенской школы имени Пушкина тоже замолчала, умилившись.

– Варвара-сан, – спросила Йоко, – а та ложечка, которую ты подарила мне на первый зубик, она еще жива?

– А как же, – Варвара Дмитриевна тяжело встала и прошла к шкафу, возвратившись с деревянным ящичком в руках.

Йоко вынула серебряную ложку, согрела ее в ладонях.

– Девочка моя, – жалобным голосом сказала Варвара, – ты уж меня прости, не могу я тебе ее подарить, это все, что у меня от тех времен осталось. Но вот возьми на память мой рисунок. – Она сняла со стола потертую папку и вручила ее гостье. – Это «Березы», я их написала на Хоккайдо в пятьдесят пятом.

– Спасибо, Варвара-сан, golubushka, – тепло сказала Йоко. – Быть может, – прошептала она, – я очень скоро верну ее вам. Или нет, Шон вам ее вернет.

Бубнова пристально посмотрела на Йоко.

– Вот как, – наконец сказала она. – Да и правильно. Здесь твои корни, хоть и некровная ты. Только ты уж поторопись, а то немного мне осталось. Вот видишь, Аннушка ушла в прошлом году. – В глазах Варвары промелькнула уже привычная, застарелая горечь утраты. – Видно, и мне пора. И ведь

нет здесь у нас никого – ни детей, ни внуков. – Она тяжело вздохнула, потом встала, отгоняя плохое настроение. – Ну, племяшка, пойдем-ка чай пить.

Йоко попила чаю, подарила родственнице все свои вещи вместе с сумкой и все наличные деньги, что стоило ей пятнадцати минут уговоров, села в автомобиль и настроилась на долгую дорогу в Нью-Йорк, к сыну.

…На площади собрались около пяти тысяч человек, народ все время прибывал. Большинство из них были молодые люди, они смеялись, пили из термосов чай и не только, пели песни. У многих в руках были плакаты, и часть из них была сделана не дома гуашью, а отпечатана в типографии.

Выделялись большие портреты «битлов» с надписями «Свободу „Битлз"!» и «Джон Леннон против советских войск в Афганистане!» В толпе мелькали безликие, неброско одетые люди. Вместе со всеми они кричали речевки, растягивали рты в улыбке, но их холодные стальные глаза запоминали лицо каждого митингующего и помещали его в виртуальную картотеку.

Вдруг народ возбужденно загомонил – пронесся слух, что приехал сам Горбачев и даже, может быть, будет выступать. Появились охранники и оттеснили людей от собранной за счи-таные минуты невысокой сцены.