Виктор Мишин - Испытания [litres]

Около двенадцати часов дождь закончился, но небо оставалось пасмурным. Я надел плащ, правда, пришлось погоны заменить. Своего у меня тут не было, взял майорский. Кроме погон, знаков отличия на плаще не было, поэтому, одевшись, я вышел из дома. Людей сегодня было еще меньше, непогода всех разогнала по домам. Добравшись до казарм, с удовлетворением нашел Фридриха. Тот был с похмелья.

– Эй, дружище, ты чего это расслабился? – с участием в голосе спросил я, ставя небольшую корзинку, что принес с собой, на стол.

– Ой, Адам, не спрашивай. Вечером мне шепнули, что шеф задерживается, вот мы и расслабились. А ты где был? У своей благоверной? – фриц осклабился.

– Ну, а где же мне еще быть, – сделал я виновато-растерянный вид, от чего Фридрих улыбнулся еще шире.

– Везучий ты парень, Адам. А я вот не женат, да и с девушкой не получилось. Она бросила меня перед самой войной, от чего я и начал пить…

– Давай мы продолжим пить, – увидев испуганные глаза Фридриха, продолжил: – Кофе, разумеется!

Доставая из корзинки термос, чашки и отличные пирожные, я улыбался, видя, как лезут на лоб глаза Фридриха.

– Адам! Вот же ты человек! Как будто знал, чего я хочу и мечтаю. Ты как фокусник или волшебник, что достает из шляпы кроликов.

– А что тут мечтать? Сходил бы в гаштет и купил, – удивился я, – в чем дело?

– Это ты тут свободно гуляешь, тебе можно, а я? Да меня сразу сцапают! Сейчас, согласно приказу фюрера, таких, как я, могут сразу в штрафную роту отправить, без разъяснений!

– Ну, это перебор! Фриди, так почему ты мне не сообщил, что тебе нужно? Я бы тебе еще вчера ужин принес, подождала бы меня Эльза, хоть и не любит ждать.

– Эх, Адам, я не могу постоянно пользоваться твоей добротой, – устало подытожил фриц, а дальше напугал меня одной лишь фразой: – Мне порой кажется, что ты вовсе не немец, а русский. – Я аж дышать разучился. Переборщил я с общением, черт, придется и от него избавляться, а я уж привык к нему, вот уж кто беззлобен, как дитя.

– Че-чего? – я сделал вид, что поперхнулся.

– У меня в доме, там, в родной Баварии, жил один русский, эмигрант, конечно. Вот у него были похожие манеры. Манеры спокойного и просто хорошего человека. Когда его увезли в гестапо, я даже ходил просить за него, так меня самого замучили допросами, три дня таскали. Человек-то был хороший, жаль, что сейчас такая жизнь настала, есть враги, идет война… Эх, скорее бы уже она кончилась, вернуться в фатерлянд и вновь спокойно жить… – вновь мечтательно закатил глаза Фридрих.

– Весело, – только и сказал я, ну вот больше в голову ничего не пришло.

– Да ничего веселого, это, напротив, очень грустно. Я вообще порой не понимаю, зачем нужна эта война…

– Фриди! – я оборвал я его, обводя глазами комнату.

– Вот видишь, даже ты боишься, хотя и строишь из себя храбреца. Да нет тут сейчас никого, охрана на обед ушла. Но я продолжу.

– Может, не нужно?

– А что, ты считаешь, что наш фюрер прав? Что Сталин сам хотел на нас напасть? Чушь и пропаганда! Когда Советы начали свои поставки продовольствия, мы, немцы, только тогда и вздохнули свободно. Вспомни, до тридцать седьмого года ты часто ел мясо? О, то-то и оно. А сейчас мать и жена пишут, что с едой вообще тяжело. Мы же из простых, не дворяне и не военные, обычные рабочие. Так вот, купить что-то натуральное в рейхе может только приближенный партийный функционер, остальные довольствуются тем, что дают. Я послал всего одну посылку семье, они были в восторге. А я ведь ничего такого не посылал, кусок окорока копченого да наши же консервы.

– Знаешь, Фриди, когда вернемся в Ровно, я что-нибудь придумаю, чтобы помочь твоей семье. Все же я интендант. Думаю, два раза в месяц ты сможешь их радовать своими посылками, – мне почему-то и впрямь стало жалко этого фрица. Какой-то он неправильный.

– Ага, ты думаешь, что такие частые посылки обрадуют мою семью? Да этим в первую очередь заинтересуются те, кто сопровождает грузы в рейх. Мне-то они ничего, естественно, не сообщат, просто будут тащить эти посылки, и все.

– Найдем способ, как доставить, не там проблему ищешь.

– А что, у тебя проблемы?

– Как бы начальство в мое отсутствие не заявилось в Ровно, вот будет неприятность…

– Об этом не волнуйся. Пока шеф здесь, они точно не будут проявлять рвение по службе, никто этого не делает.

– Надеюсь. Так все же, Фриди, сколько мы еще тут проторчим?

– А ты что, устал от своей Эльзы? – фриц прищурился. Я уже ждал какую-нибудь гнилую шуточку, но нет. – Наслаждался бы, пока есть возможность. После ранения нужно отдыхать, вдруг вновь на фронт пошлют!

– Могут, тем более заместитель у меня неважный.

– Ворует?

– Ага, – кивнул я, сочиняя на ходу. – Ловил не раз, но сделать ничего не могу, у него есть покровители.

– Вот так всегда, – рубанул воздух ладонью немец, – как нормальный человек, так его «жмут», по жизни или по службе, неважно. А всяких гнид прикрывают родственнички и различные покровители! Тьфу ты, – немец смачно выругался, где слово «шайзе» было самым приличным. А я вдруг подумал, что мне все это очень знакомо. Ведь действительно, в Германии, да и во всех «цивилизованных» странах, сейчас царит коррупция и воровство. Это нормальное явление сейчас, да и в двадцать первом веке вся борьба с коррупцией сводилась к тому, чтобы прижать мелких чинуш, а рыбка покрупнее как хапала, так и будет.

Фридриха я оставил отдыхать и наслаждаться кофе. Сам же вернулся к дому майора вермахта. Соседи ходили туда-сюда, и никто не обращал на меня внимания. Я, конечно, предусмотрительно старался скрывать свой интерес к дому и проходить внутрь осторожно, чтобы никто не видел, куда именно я иду, но кто-то, возможно, меня и видел. А вообще, думаю, что если меня до сих пор не взяли за задницу гестаповцы, значит, пока и не обратили внимание на одинокого штабсинтенданта, праздно шатающегося по Кенигсбергу.

Сегодня я все же решил покормить пленника, жалко стало, если честно. Тот внимательно выслушал мою речь, сопровождавшуюся угрозами, и решительно кивнул. А требовал я лишь одного – молчания. Если фриц будет паинькой, то и поест, и даже коньяка выпьет, но если только вякнет, умирать он будет долго. Тот был уже достаточно измучен, чтобы пытаться храбриться, поэтому легко согласился. Все время, пока он ел, да и пил тоже, я держал рукоять пистолета у него над головой. Надо отдать должное выдержке и уму майора, он даже не пытался говорить. Молча съел все, что я ему принес, и выпил почти стакан коньяка. Я вернул ему кляп в рот и связал. Надо заметить, что вязал я его, стараясь не перетягивать, но в то же время так, чтобы не смог освободиться. Это трудно, на самом деле, но мне не хотелось, чтобы на майоре были следы пыток. Хотя я все равно его планировал уничтожить взрывом, тогда, может, и не нужно столько усилий…