Виктор Мишин - Испытания [litres]

– Но он же не с фронта, да и в партии не состоит, простой шоферюга.

– И что, ты предлагаешь его водителем трамвая устроить в Москве?

– Ну, нет, конечно, но и расстреливать его не за что…

– О расстреле никто и не говорит, посидит в тюрьме, может, до конца войны, а может, и раньше выпустим, как сочтет нужным следствие.

Короче, эта болтовня продолжалась еще около получаса, пока этот хрен не закончил и не исчез. Судоплатов остался и долго тряс мне руку. Говорит, что хлопочет за меня, я у него лучший специалист. Мне было приятно. Рассказал о Кузнецове, у того пока в Белоруссии не получалось, но я думаю, все удастся.

Камера оказалась вполне добротной комнатой. Разве что решетки на окнах, а так нормально. Самое главное, что меня никуда не увезли, в «Бутырку» там или «Тишину». Камеры были на территории самой школы ОМСБОНа, меня даже ребята навещать регулярно стали. Жратву таскали, болтали со мной, благо окно было низко расположено. От ребят узнал, что Валюшка плачет каждый день, дочка тоже капризничает, наверное, глядя на мать. Бортник сообщил, что их наградили за активные действия в тылу врага. Все получили ордена Красной Звезды. Успокаивали, что и меня награда не обойдет. Просил узнать о Вайзене, но не обрадовали, он во внутренней тюрьме НКВД.

В заключении я провел десять дней. Пипец как долго, думал, с ума сойду. Меня после плена так не мурыжили. Павел Анатольевич позже объяснял, что как раз из-за моего зимнего плена меня так и проверяли. Оказывается, в управлении не верили даже в сам факт уничтожения Коха, а уж тем более Розенберга. Дошло до того, что кто-то наверху объявлял меня предателем и трусом, который уже один раз побывал в немецком плену. Все, что я совершил в Кенигсберге, считали ложью и постановкой, дескать, фрицы специально меня подослали, чтобы уверить руководство страны, что Кох мертв, а на самом деле его вывезли в рейх и на Украине назначили нового гауляйтера. О как! Но все же группа, вернувшаяся сильно потрепанной, подтвердила все мои показания. Там и партизаны помогли, рассказали, что могли, обо мне. А убил я в Кенигсберге вместе с Кохом и Розенбергом заместителя Геринга и какого-то хрена из отдела пропаганды Геббельса. Хорошо это я прошел из пулемета, многих задел. Немцы действительно не нашли моих следов, ну, я же старался, канализацию парни проверили, можно использовать. В рейхе все придерживались официальной точки зрения. Все убийства совершил фанатик, возможно, у него и были сообщники, но этот факт точно установлен не был. Значит, я еще смогу надеть личину штабсинтенданта в немецком тылу.

А выйдя из камеры, после того как закончились объятия с друзьями и похвалы начальства, был отпущен для приведения себя в порядок. На следующий день было назначено награждение, я обязан присутствовать на нем, так как нахожусь в списке.

На награждение поехали вместе с Валюшкой, она очень хотела там быть, вот и взял ее с собой. Тамара осталась с нашей дочерью, так что уехали спокойно.

После длинной, почти на две четверти часа, речи мне прикрутили орден Боевого Красного Знамени на новенькую гимнастерку и добавили еще один кубик на петлицы. Теперь я – старший лейтенант, хотя если подумать, то меня даже понизили, вот так. Ведь раньше у нас звания были энкавэдэшные, а теперь общевойсковые. Был лейтенантом НКВД, соответствовал общевойсковому капитану. А теперь просто старший лейтенант, вот как. Уметь надо так награждать. Но я не в претензии, до майора я явно еще не дослужился. Да и не считал я себя капитаном, так и думал всегда, что лейтеха, по себе чувствую, что это как раз «мое» звание. А вот орден было приятно получить. У меня он уже не первый, но такой величины еще не было, реально приятно, кто бы чего ни говорил. Помню, у деда в той жизни из боевых наград была пара медалей и Красная Звезда, так вот последнюю он уважал более всего. Наверное, потому, что и поступок совершил достойный, раз орден получил. Он ведь у меня ни фига не в штабе служил, обычный минометчик, командир расчета. Вот и мне приятно, думаю, что заслужил.

Мне предоставили десять суток отпуска, как и всем парням, обрадовалась не только Валентина, но и я сам. Устал чего-то, хочется и на страну немного посмотреть, Москва так и вовсе впечатляла. А квартиру нам все же дадут, причем отдельную, Левитин сказал, по секрету, что сам Судоплатов выбивал. Опять было приятно, когда это услыхал. Да, плюшек я тут наполучал, остается гадать, не придется ли всерьез заплатить за это. Хотя вроде как шкурку я за Родину поистрепал неслабо, должны учесть, если захотят «приземлить».

Сегодня ходили всей толпой в кино, понравилось, завтра с Валюшкой хотим в театр наведаться, она очень просила. Жизнь в Москве кажется вообще мирной, еще бы не аэростаты и камуфляж на зданиях, впрочем, они нисколько не портят ее внешний вид.

Отпуск заканчивался, да и командиры уже нервничают, видимо, знают что-то, недоступное пока мне. Это я в предпоследний день отпуска почуял, когда звонил в школу. На фронтах тяжко, прет немец, как в прошлом году прет. Но отличия все же есть, мы уже не бежим, как раньше. Все же накопили и сил, и средств, пытаемся стоять твердо. Интересно, будет ли здесь Сталинград? Вот реально не хотелось бы, но в то же время, если бы тогда не случился разгром немцев в Сталинграде, то еще неизвестно, как бы все пошло. Может, немчура бы нас расхреначила.

Когда мы после положенного отпуска явились в школу, нас ждали, кажется, уже все. Меня и Бортника затребовал к себе Левитин, остальные пока пошли на разминку.

– Наконец-то, я уже трижды себя проклял, что выпросил вам эти отпуска! – воскликнул вместо приветствия Максим Юрьевич.

– А что такое, товарищ капитан? Если что-то серьезное, так почему не отозвали?

– Да уж, серьезное! Фронт разваливается под Воронежем, нужно срочно туда.

– Переправы, мосты? – спросил Иван.

– Нет, ребятки, поэтому и жду вас, для мостов и другие есть…

– Максим Юрьевич, ну не томи! – взмолился я.

– Нужно разведать тылы противника, точнее, навести авиацию на склады боеприпасов двух армий…

– Неслабо, – почесал в затылке я. – Шестая и четвертая?

– Откуда… – Левитин аж споткнулся на полуслове.

– Сводки читаю, – загадочно ответил я, – не забыли, кто вам сведения переправил из Ровно?

– Да помню, так что скажете?

– А чего говорить, вылетать надо! – это Борт.

– Сначала я хотел бы точную обстановку узнать, карты нужны и последние разведданные, – начал я, – а еще есть идейки кое-какие.

– На предмет?

– В Ровно общался с одним танкистом, немецким, конечно, так вот тот поделился такой интересной информацией…

Дальше я изложил знания о способе танковых и артиллерийских засад. Подал это так, что, дескать, фрицы этого очень боятся. У них приказ – полным ходом вперед, следить за обстановкой просто некогда. И вот когда на пути возникает хотя бы слабенькая, но хорошо подготовленная засада, те теряются. А попросту я хотел подвести начальство к идее скорейшего производства самоходок. Ведь в обороне это самое лучшее средство, ну, после бетонных бункеров, конечно. Представляете, что может сделать батальон каких-нибудь СУ-152 на небольшом участке фронта? Вот и я о том же. Танков у фрицев сейчас не так много. Что-то повыбили, что-то неисправно, а главное, фронт сильно растянут. Не как возле границы в сорок первом, где они целыми армиями наступали на небольшом пятачке, здесь немчура в полной мере ощутит на своей шкуре, что такое Россия.