Евгений Щепетнов - 1972. «Союз нерушимый...» [СИ]

Махров и Панкин встали, улыбаясь раскланялись, зал им бурно хлопал. Махров исподтишка показал мне кулак, я только легонько подмигнул левым глазом. Пусть народ знает своих героев. Да и им приятно — почему нет?

Панкин поднял руку, как школьник, и я улыбнулся:

— Первое слово Борису Дмитриевичу Панкину — ну кому, как ни ему? Так сказать — «по-блату» (В зале заулыбались, захохотали). Давайте, Борис Дмитриевич!

— Приветствую, Михаил Семенович — начал Панкин неспешно, но тут же перешел к делу — Первый вопрос, конечно же, о ваших творческих планах. Что пишете, что собираетесь писать, и вообще — как протекает ваша творческая деятельность. И в связи с этим — как помогает вам государство, не испытываете ли вы каких-нибудь трудностей, есть ли у вас претензии к государству? И еще: как вы оцениваете работу ваших коллег по писательскому цеху? Не будем говорить за всех — возьмем тех же писателей-фантастов. Как вам их творчество? Актуально ли оно сейчас, в свете последних мировых событий, развития прогресса. О чем, как вам кажется, нужно сейчас писать, чтобы добиться такого же успеха, какого добились вы? И кого вы считаете лучшими фантастами современности. Нашими лучшими фантастами, советскими. Спасибо за внимание.

Панкин сел на место, а я едва не помотал головой — вот же черт! Это надо же было умудриться так глобально пройтись по теме! Да еще и хайпу добавил — попробуй сейчас, покритикуй коллег-фантастов, греха не оберешься! Кого критиковать-то?! Стругацких? Ефремова? Нынешних Стругацких критиковать не за что. Работают, пишут хорошие книги. Кстати…опа! А не они ли сидят вон там, справа, в первом ряду? А возле них кто? Знакомое лицо…черт! Да это же Ефремов! Вот это да! Стоп…а это кто там сидит, скромно так, во втором ряду? Черт подери, это же Высоцкий! Он-то тут какого черта делает? И откуда взялся? Может приехал к кому-нибудь из переделкинских знакомых? Услышал о предстоящей встрече и пришел?

Все эти мысли проскочили у меня в голове за считанные мгновения. Затем я на время выбросил таковые размышления из мозга, и включился в работу. Да, именно в работу — разве это не работа, отвечать на вопросы? Да еще так, чтобы потом не было мучительно стыдно?

— Начну с государства — сказал я медленно, обдумывая слова — Никому, наверное, не живется в нашей стране так хорошо, как творческой интеллигенции, а конкретно — писателям. Вот только один пример — дом, в котором мы сейчас сидим, построен именно для того, чтобы писатели здесь отдыхали, работали, творили! И замечу — за государственный счет отдыхали! Где, в какой стране такое возможно?! Где писателей буквально носят на руках, осыпая деньгами и званиями? Да нам, советским писателям завидует весь мир! Как я могу быть недоволен этим государством? Которое дало мне все, о чем я только могу мечтать! В том числе — жизнь. Да, я родился и вырос в этом государстве, оно защитило меня от врага, который хотел нас поработить. Как, ну как я могу быть неблагодарной скотиной, и говорить, что мне тут плохо живется? Никаких претензий к государству у меня нет и быть не может. Оно делает все, чтобы я плодотворно трудился, поддерживает меня, ценит меня. А ведь человеку кроме денег нужно еще и понимание, что его ценят, что труд его замечен! Разве не так?

Я сделал паузу, обвел взглядом зал:

— Что касается моих коллег…(пауза, и ощущение — у большинства слушателей даже уши встали торчком, как у овчарки пограничника) — вот здесь сидят лучшие из лучших советских фантастов, Стругацкие и Ефремов. Я воспитывался на книгах Ивана Ефремова. Если бы не он — возможно, я бы и не стал фантастом. Его рассказы, его повести — это совершенство, к которому должен стремиться любой писатель. Братья Стругацкие…

Снова пауза, снова настороженность зала.

— Стругацкие — это уже классика. Стругацкие при жизни вошли в когорту тех, на кого будут молиться читатели, и творчество которых будут исследовать. Они как Пушкин — наше все! (Зал захлопал, засмеялся). Я не всегда с ними согласен, не все в их творчестве мне нравится — в отличие от того же Ефремова, к которому у меня вообще нет никаких претензий — он столп! Он фундамент нашей фантастики! Колонна из метеоритного железа, подпирающая свод фантастической литературы! Иван Антонович, пожалуйста, покажитесь народу, пусть посмотрят!

Ефремов неловко, грузно поднялся, румяный — то ли ему было неудобно принимать мои такие славословия, то ли ему было приятно это все услышать. А может и все сразу, вместе. Но он встал, поклонился и снова сел на место, и похоже, что он был доволен. Ну почему бы и нет? Разве не приятно человеку услышать, что он Настоящий Писатель!

— А что вам не нравится в нашем творчестве? — не удержался, и не вставая крикнул с места Аркадий Стругацкий, явно уязвленный моими словами. Ну да, хвалить — это правильно, а вот критиковать, да еще и признанных классиков литературы…святотатство, однако! Да еще и нарушение корпоративной этики — писатель не должен критиковать писателя! Ведь эдак можно вызвать огонь и на себя!

— Знаете, у меня такое ощущение, что за годы вашего творчества вы разочаровались в идее социализма. Вначале вы со всем своим писательским талантом поддерживали построение коммунистического общества, а потом…потом вы резко разочаровались. И начали тихо-тихо сползать в либерализм. Но даже не в этом дело. Вот, например, ваша идея о том, как в коммунистическом обществе будут воспитывать детей. Это на самом деле ужасно. Дети, которых отобрали у родителей, поместили в интернат, дети, которым не позволяют совершать ошибки, за которых решают мудрые Наставники — что это такое? Это на самом деле ужас. Не дай боже нам такое общество, в котором уничтожат семью, в котором детей будет воспитывать государство в интернатах! Моральных уродов, которые представления не имеют, как воспитывать детей! Как заводить семью! Уверен, вы вскорости поняли, что именно описали, и ужаснулись. И пошли в обратную сторону. Заняли позицию, полностью противоположную прежним своим убеждениям. А ведь истина всегда посередине. Сдается мне, что теперь вы будете писать так, чтобы в иносказательной форме критиковать советскую власть. И это очень жаль. На примере вашего «Пикника на обочине» — из ваших книг ушло искрометное веселье, которое прослеживается в первой части того же «Пикника», ведь насколько я знаю, между написанием первой части и остального романа лежит промежуток в десять лет. И вот в эти десять лет вы полностью изменились. Разочарование, безнадега, душевный упадок так и льется со страниц второй части этого романа. Как и последующих книг — уверен в этом. Что вас так потрясло, что заставило разочароваться в социалистической идее — я не знаю. Но факт есть факт — вы теперь ярые противники социализма, а это ошибка.