Владимир Поселягин - Истребители: Я – истребитель. Мы – истребители. Путь истребителя [сборник litres]

– Конечно. Завтра с утра у вас как штык. Кстати, сколько мелодий по нотам выучили?

– Восемь, было время для тренировок. Не забывай, у нас всего пятнадцать дней для шлифовки и записи, так что будем работать по полной.

– Верю. Значит, до завтра?

– Да. Ждем в восемь утра, готовься, работать будем до позднего вечера.

– Кто бы сомневался. Я не против, ты же знаешь.

– Знаю. Ну все, пока. Завтра мы тебя ждем.

– Ладно, до завтра.

– Пока.

Повесив трубку, я ошарашенно покачал головой:

– Это же восемь мелодий заучили! Ну парни! Ну молодцы! – заглянув на кухню, где кашеварила Глафира Ивановна, попросил разбудить завтра в семь утра и отправился спать.

Так начались мои трудовые будни на музыкальном поприще. На все про все ушло у нас одиннадцать дней, а не пятнадцать, как предвещал Игорь. Семь из записанных песен уже крутились по радио, одну я попридержал. Завтра у меня выступление, там я ее и запущу в эфир. Договоренность с редактором уже есть, песня привела его в восторг. Кроме того, четыре из восьми я спел ещё и на французском – слова вполне подходили. А у остальных нет – французы однозначно не поймут, менталитет не тот.

До конца отпуска оставалось восемь дней, так что время для отдыха было. Нужно было ещё съездить за Морозовыми – обещал им прогулки по Москве. Тем более разрешение на выезд и на пребывание в городе я им уже выбил, так что дело осталось за малым – привезти их сюда.

За все время распевок пару раз удавалось выкроить время для поездок к парням и в посёлок. С первыми выпил за разгром немцев на Керченском полуострове. Об этом уже объявили по радио. Жаль, Манштейн успел удрать, но почти все его войска оказались или в окружении, или уже были перебиты. Сейчас там как раз добивали последние очаги сопротивления.

Со вторыми старался сойтись поближе – все-таки не чужие люди. Чем больше я был у них, тем больше мне хотелось остаться. Не знаю, может быть, в этом виновата просьба Семеныча позаботиться о семье, а может, васильковые глаза Анны, которая всякий раз так печально провожала меня. А Федора я больше не встречал, странно. Поинтересовался у Семена Алексеевича, оказалось, лейтенанта отправили на другое место службы, куда-то на фронт. И вообще, мне эти люди нравились. Непоседливый маленький Олег, любивший устраиваться у меня на коленях, взрослеющая Нина, степенно встречающая меня каждый раз у дверей, и прекрасная Анна.

Темы обо мне больше в присутствии Анны не затрагивали. Видимо, мой портрет действительно висел у нее над кроватью. Теперь можно было понять такую ее осведомленность о моих приключениях. Видимо, отец в письмах рассказывал. Было, конечно, и кое-что по радио, но не так много.

Утром меня ждал сюрприз. Когда завтракал, изредка поглядывая на время, капитан-курьер привёз плотный пакет, а в нем приглашение на награждение в Кремль. Причем самое удивительное – на завтра. Обычно извещали заранее, за пару недель минимум, но тут почти в последний момент. Странно. Расписавшись о получении приглашения, отпустил посыльного и вернулся на кухню. Сегодня у меня выступление, завтра награждение в Кремле, что же ждет послезавтра?

– М-да, тяжелые дни будут, – констатировал я. После чего, вздохнув, пошел в спальню – проверить парадный китель, висевший в шкафу.

Поправив ушанку, чтобы была чуть набекрень, по последнему писку армейской моды, вышел в подъезд и, закрыв квартиру, продолжая насвистывать, стал спускаться вниз по лестнице, проигнорировав лифт.

Пройдя мимо своего «опеля», я подошел к черной «эмке», присланной из политуправления.

– Сейчас куда? Сразу на радио? – поинтересовался у водителя, садясь на заднее сиденье.

– Да, товарищ майор. Там вас ждут, батальонный комиссар Жванецкий ждет.

– Понятно.

Со времени моего первого приезда все заметно изменилось. Стекла были вставлены на свои места, в коридорах стало меньше народу, а вот главред оказался все тот же.

– Здравствуйте, Павел Анатольевич.

– Здравствуй, не забыл, значит? – ответил он, пожимая руку.

– Первое выступление, как тут забудешь? Выступление через полчаса?

– Да. Ты готов?

– Конечно. Текст выступления написал, цензура с мелкими поправками одобрила, так что можно пообщаться.

– Хорошо. Давай сейчас к Жванецкому, потом в студию. Мы пока готовимся.

– Лады.

– Вячеслав, я, конечно, все понимаю, но говорить такое в эфире?!

Комиссар Жванецкий из отдела пропаганды и агитации ЦК партии мало походил на своего современного прототипа. Высокий худощавый мужчина с рыжеватыми волосами и такими же усами.

– Сами просили заранее прислать свою речь и какие песни буду исполнять? Прислал, не нравится.

– Да нет, все, что ты написал и будешь исполнять про нас – это все нормально, одобрено наверху. Но они попросили вежливо попридержать коней. Информация, конечно, интересная, но англичане сейчас наши союз-ники.

Я пожал плечами. Про англичан написал, просто чтобы они получили информацию, а то, что ее в эфир не допустят, прекрасно знал и сам.

– Таких союзников при рождении в мешке топить надо.

– Возможно, это и так, но сейчас пока рано об этом говорить. Кстати, откуда про англичан такая информация? Да еще подробная?

Вопрос был явно не Жванецкого, тут торчали уши Никифорова.

– Люди говорят, а я умею слушать.

– Не хочешь говорить?

– Нет.

– Ладно. В общем, программа выступления одобрена, так что можешь идти в студию, только я тебя прошу, ПРО АНГЛИЧАН МОЛЧИ.

Внимательно посмотрев в глаза комиссара, я кивнул:

– Хорошо.

В студии уже все было готово. Графин с водой слева, салфетки справа. Папка с речью – вдруг что забыл из того, что сам написал, – прямо передо мной.

– Привет, – поздоровался я с диктором. Этот был другой, помоложе.

– Ого, чуть кисть не раздавил! Гирями увлекаешься? – поинтересовался парень, представившийся Толиком.

– Ага, эспандерами. Вести вместе будем?

– Конечно, вдруг что не то скажешь, буду исправлять ситуацию, – ухмыльнулся парень. Позитивный, это хорошо, у таких язык неплохо подвешен.

– Понятно. Начинаешь ты?

– Программку не читал?

– Читал. Там начала нет.

– А, тебе вчерашнюю копию дали, понятно. На вот, пока до эфира пять минут, изучи.

Взяв десяток листов, я стал читать предисловие.

– Ну все понятно. Тут только концепция начала выступления изменилась, а так все то же самое.

– Раз прочитал, начинаем. До эфира минута.

– …и они считали СССР колоссом на глиняных ногах. Толкни – упадет. Что уж тут скрывать, в чем-то они были правы. Наша политика войны на чужой территории ничего не могла противопоставить танковым клиньям Гудериана, Клейста и Гёпнера. Да, сейчас ситуация нормализовалась. Генералы и командиры мирного времени в большинстве своем или научились воевать, или выбиты подчистую из-за приказа в уставах находиться на линии фронта в командирской форме. То-то немецкие снайперы радовались, когда издалека в зеленой массе бойцов мелькала форма командира со всеми его нашивками. А мы еще удивляемся, почему среди комсостава такие потери. Я в курсе, что пишутся новые уставы, по ним командиры должны на первой линии быть одеты в форму красноармейца, только звания в петлицах соответствуют, но когда это все будет…