Кирико Кири - Чертоги демонов

- Я знаю.

- И… ты должен меня… убить? Так же хочешь ты?

- Так хочешь ты, Миланье. Ты очень умный и хитрый ребёнок, но всё же ты ребёнок. Ты не понимаешь слишком многого, потому что не сталкивалась с этим.

И ты боишься. Боишься саму себя.

- Поумнее тебя, - фыркнула она.

- Поумнее, - кивнул Кент. – А когда вырастешь, станешь вообще недосягаемой для меня. Но пока тебе не хватает мозгов и жизненного опыта.

- Это не имеет значения!

- Вот именно потому что ты так говоришь, это и важно, - хмыкнул Кент. – Я не буду убивать тебя.

- Ты должен!

- Но я не хочу убивать тебя. И я не буду этого делать.

- Тогда… тогда я это сделаю! Если ты не убьёшь меня, я убью тебя! – выкрикнула она, выхватив непонятно откуда пистолет. – Я думала, что до этого не дойдёт, но… Но я сделаю это! Слышишь?! Я убью тебя, если ты не убьёшь меня!

Миланье была похожа сейчас больше, чем когда-либо, на ребёнка. На упрямого глупого ребёнка, убеждённого в собственной правоте. Упрямое лицо, упрямый взгляд. Такие, как она, с трудом отступают от собственных идей и планов.

- Тогда тебе придётся сделать это, - низким голосом ответил Кент. – Я не буду стрелять. Ты дура. Маленькая дура. И вылечит это лишь время.

- Нет! Я приказываю! Ты должен убить меня, или я убью тебя! Я клянусь, если ты…

Грохнул выстрел.

Пистолет подкинуло. Это было столь неожиданно для самой Миланье, что её слабые руки не выдержали отдачи, и тот влепил ей прямо в нос, разбив его. Она вскрикнула и выпустила его из рук, схватившись за расквашенный нос. Пистолет с металлическим стуком упал куда-то рядом с машиной. На её глазах выступили слёзы от боли и неожиданности, но даже они не помешали увидеть то, что она натворила.

Кент покачнулся, словно пытаясь удержать равновесие, и ему это удалось. Однако со лба теперь капала кровь. Стекала по носу, по щекам, капала на одежду, на землю. У Миланье из-за ужаса от содеянного глаза полезли на лоб.

- К-кент? – испуганно пробормотала, до конца не веря в произошедшее. - Кент, т-ты как?

Он молчал. Молча смотрел на неё, словно о чём-то думая. Миланье чувствовала тяжесть его взгляда, ощущая себя действительно маленькой и глупой.

Кент медленно подтянул руку ко лбу и снял каску. Пуля вошла в край шлема, пробив кромку, и воткнулась в лоб. Возьми Миланье чуть выше, и каска бы скорее всего выдержала. Возьми ниже, и спрашивала бы сейчас покойника. А здесь пуля потеряла достаточную инерцию, чтоб пробить ему череп, хотя трещину могла вполне обеспечить.

Кент немного поморщился, выдёргивая пулю изо лба. Теперь там осталась красная дырочка.

- И тебе стало легче от этого? – тихо спросил он, посмотрев на неё.

- Я… - Миланье не договорила, лишь остался раскрытым рот. Сил договорить не было, поэтому она лишь покачала головой.

- Ты можешь стрелять в меня сколько угодно, Миланье, но уже не изменишь ничего. Всегда так, содеянного не изменить. Я видел много дерьма в этом мире, Миланье. Я видел то, как люди делали страшные вещи.

О да, он видел это. Видел, как солдат застрелил своего сослуживца из-за карточного долга. Был свидетелем того, как врач, уставший от криков, стонов боли и крови, уставший смотреть на обезображенных солдат без рук и ног, молящих прекратить боль или избавить их от мучений, пришёл с автоматом и убил всех, сказав, что избавил их от страданий. Кент видел, как некоторые вышибали себе мозги, устав от всего. Видел, как люди сходили с ума, как у них случалась истерика, и они калечили себя. Видел, как поехавшие от этого ада расстреливали своих в спину.

Но если даже взрослые люди ломаются от такого, то какой спрос может быть с маленького ребёнка? Дети думают не головой, дети думают эмоциями. Дети не делают, потому что так правильно, они делают, потому что так чувствуют. Мужчины думают членом, женщины сердцем, дети эмоциями. Сломай их эмоции, и сломаешь самого ребёнка. К тому же, детям страдания даются труднее - они ещё неопытные. Глупо надеяться, что они просто проглотят всю боль и сдержатся.

Миланье, которая никогда не сталкивалась с этим в жизни, никогда не знала, каково это - прощать тех, кого ты ненавидишь, каково переживать боль утраты и видеть только серое, просто оказалась не готова. Не готова настолько, что использовала собственную силу, чтоб заглушить боль насилием, как ребёнок, который бросает игрушки в стену и кричит от негодования, вымещая боль и злость на них. Только сделала себе в разы хуже, так как понимала одну простую вещь – она сделала то, чего так хотела избежать.

- Но ты глупая, ты не знаешь жизни. Потому я знаю, что ты чувствуешь, как тебе больно и страшно. Знаю, почему ты это сделала. Знаю, что, убив их всех, тебе стало лишь хуже. И знаю, что ты не хотела такого исхода.

- Я не стала сдерживать силу… - шмыгнула она носом, и вновь слёзы текут по её щекам. – Я хотела, чтоб они все умерли. В тот момент я действительно желала им гибели. Если бы я сдержала…

Раскаяние приходит всегда после содеянного. На то это и раскаяние.

- Но ты этого не сделала.

Если взрослые не научились себя контролировать, то стоит ли удивляться, что этого не смогла маленькая девочка? Зачем далеко ходить – разве это не есть война? Место, где друг друга убивают? Где весь смысл – ненавидеть и желать людям на противоположной стороне смерти?

- Я убила их… Я хотела их смерти, но теперь мне больно и за их смерть… Больно за содеянное, за то, что я натворила. Не хочу становиться монстром, который убивает врагов, не ради этого я шла сюда, но… закончила всё именно этим… Мне очень жаль…

Есть в этом всём очень сложная вещь - слово, которые может многое исправить. Мать Кента говорила, что это волшебное слово и может исцелить даже самую несчастную душу. Но скажи его не тому человеку, не в то время или не к месту, и вся его магия пропадёт, оно будет лишь пустым звуком, который ничего не исправит. Слово, которое очень сложно произнести тому, кого ты ненавидишь или против кого воюешь. Которое может ничего не изменить или поменять абсолютно всё.

- Прощаю, - тихо произнёс Кент.

- А? – не поняла Миланье, подняв на него глаза.

- Я прощаю тебя за то, что ты сделала, - повторил он громче и увереннее.

Неожиданно для неё, Кент слабо улыбнулся. Этот большой малум редко улыбался, а если делал это, то как-то криво, со злостью или ехидством. Однако сейчас он просто улыбнулся, мягко, по-взрослому тепло. У Миланье задрожали губы.

- П-прощаешь? – пробормотала она. – Я же убила всех малумов… твоих собратьев…

- Уже ничего не изменить. Мёртвых не вернёшь к жизни, а твой поступок не исправишь, - он огляделся, после чего вновь посмотрел на неё. – И всё же я прощаю тебя, Миланье, даже если ты меня пристрелишь. Прощаю за всё, что ты сделала.

Миланье приоткрыла рот, словно желая что-то сказать, но её губы задрожали, и она разревелась. Бросилась к Кенту и уткнулась ему в живот.