Василий Панфилов - Отрочество 2 [СИ]

Сценка эта вызвала лишь вялый интерес некоторых добровольцев, да нехорошее оживление из опиумного угла. Подтянулись какие-то мутные типы, выглядящие может не столь же опасно, но откровенно уголовно.

В Одессе Корнейчук знал бы, что и как сказать, да и то… всякое бывало. Здесь же, в чужой среде, он растерялся окончательно.

Апаш тем временем вытащил из рундука фотографии, и начал их разбирать, снабжая комментариями разной степени сальности.

– Славные губки, – гоготнул он, вертя в руках фотографию сестры Маруси, я бы ей… – и он сделал движение бёдрами.

– Отдай!

– Малыш взбунтовался? – заворковал апаш, вытягивая руку с фотографией.

– Отдай! – Корнейчук, вскочив, протяну руки… и получил небрежный отмашку тыльной стороной кисти по губам. Боль привела его в чувство, и будто пелена какая-то слетела.

Одессит с наслаждение врезал апашу в висок костистым кулаком – так, как никогда в жизни! Он много раз дрался, да и куда без этого мальчишке?! Но, будучи натурой чувствительной – никогда в полную силу! Всё время стоял какой-то барьер – то опаска причинить боль человеку, а то – просто стыд, как же он будет потом в глаза однокласснику смотреть!? Сегодня по морде, а завтра – как ни в чём не бывало?!

Апаш начал заваливаться вперёд, вяло засовывая руку в угловато топорщащийся карман, и Николай резко, как учили, схватил его за волосы, и коленом – навстречу! Как учили… Борис, пытающийся научить его не просто приемам английского бокса, а – умению применять его. Егор, Коста…

– Зря ты, парень… – начал один из тех, из опиумного угла, выхватывая нож-бабочку и начиная играть ею. И как по футбольному мячу – по руке! Не думая! Оружие вылетело и запрыгало стальной рыбкой по полу, противно дребезжа.

Шаг навстречу, за грудки обеими руками, и с высоты не такого уж маленького роста, вздёрнув опиумокурильщика на себя – лбом в переносье. Да локтём вдогонку, с зашага, по виску.

– Ты… – начал было третий, – я…

Он отступал, не в силах собраться со словами и мыслями, но Николая уже несло. Шаг… и тяжёлый ботинок врезался в живот, а потом ногами, ногами…

Оттаскивали его впятером, а не разобравшегося Бориса, сходу кинувшегося было в драку, дружно попросили успокоить своего «сумасшедшего друга».

– Коля-то? – удивился Житков, отряхая с виноватым видом держащегося за челюсть наваррца, – Ну, не разобрался, не серчай…

И уже снова на французском:

– Он смирный.

– Он? – вылупился на него свидетель молниеносной расправы над бандитами, – Этот?!

Совершенно некультурно тыкая пальцем в Корнейчука, с самым мирным видом собиравшего вытащенное из рундука, и раз за разом повторяя:

– Он!?

– Ну, – Борис, не видевший саму драку, всё никак не мог взять в толк, – Борис в Одессе чуть не самый смирный. Добрейший человек, мухи не обидит! Всё время заступаться приходится.

– Да ну… – француз замолчал, подняв зачем-то вверх руки и отойдя подальше, – … эту вашу Одессу и всю Россию…

– Переход количества в качество, – невнятно сказал застеснявшийся Николай на немой вопрос друга, оттаскивая мычащего апаша за ноги поближе ко входу.

Проблем с ажанами[iii] не возникло, обитатели матросской казармы разом показали на так и не очухавшихся пострадавших, как на зачинщиков драки и глубоко аморальных мерзавцев, надоевших обществу.

– Давно пора было отделить зёрна от плевел, – раскуривая сигару над носилками с апашем, – брезгливо сказал майор, – забирайте эту сволочь!

– Итак, – он перевёл взгляд на выстроившихся в проходе людей, – есть ещё среди вас те, кому общество отказывает в доверии?

Вытолкнули ещё десяток сомнительно выглядящих личностей, и отставник движением брови вымел их из казармы. Остались не то чтобы высокоморальные индивидуумы, но по крайней мере, при взгляде на оставшихся Николаю не хотелось прижаться к стене жопой. Обычные работяги в поисках удачи, не нашедшие себя в мирной жизни военные, да несколько смирных, полунищих сельских интеллигентов, которым для нормальной карьеры не хватает образования и решимости.

– Ну хоть так, – вздохнул майор и вперил взгляд в Николая. Несколько томительных минут, и отставной военный покачал задумчиво головой, жуя сигару.

– Признаться, я был о вас несколько… – сказал он доверительно одесситу, – хм, иного мнения. Рад.

«– А уж я-то…» – отозвалось у расправившего плечи Корнейчука. И будто легче – двигаться, дышать, жить…

«– Как бы теперь не повернулась африканская наша авантюра, – подумал Николай, – но чорт возьми… хотя бы ради этих моментов! Оно того стоило!»

[i] Евангелие от Луки.

11:9. И Я скажу вам: просите, иданобудетвам;

ищите, инайдете; стучите, иотворятвам,

11:10. ибо всякий просящий получает, и ищущий

находит, и стучащему отворят.

[ii]Так говорят о джентльменах которые умеют сохранять невозмутимость в любой ситуации. Сами бритиши гордятся такими способностями, это вроде бы даже одно из проявлений принадлежности к верхнему классу.

[iii] Французские полицейские.

Никогда бы не подумал, што встреченные в чужом краю земляки могут стать докучливой, досадной, едва ли не постыдной помехой, но вот поди ж ты!

Крохотный отряд русских добровольцев, прибывших через Лоренсу-Маркиш, оказался под Мафекингом. Расположивши свои палатки подле наших, они восприняли как должное нашу о них заботу, што подчас изрядно раздражает. Снаряжённые с бестолковостью людей, знакомых с жизнью на природе не иначе как по дачному времяпрепровождению, они постоянно изумляют нас своей бытовой неприспособленностью и идиотическим прекраснодушием.

Отправляясь на войну, русские добровольцы приобрели себе бинокли, и на последние деньги – ружья отменной выделки, но не озаботились такими мелочами, как швейные принадлежности и даже фляги для воды. Не было у них и одеял в должном количестве, двоим пришлось приобретать нормальную обувь, годную для прогулок не только по бульвару, но и по здешним диким местам.

Нашу о них заботу наши земляки принимали как нечто должное… О нет, у них регулярно увлажнялись глаза, прижимались к груди руки и высказывались многословные благодарности! Но ни разу! Ни разу не были предложены деньги в возмещение моих трат!

Немаленьких, если вспомнить, што в военное время всякий товар подскакивает в цене весьма заметно. Тем паче – товар в стране, не имеющей толком никакой промышленности, достойной серьёзного упоминания. Так… в лучшем случае – зачатки оной.

Деньги в этой компании, по-видимому, считались чем-то низменным, не стоящим упоминания. Я поначалу злился, а потом закусился, решив поставить што-то вроде социального эксперимента. Интересно, если выставить им потом счёт за все услуги, насколько сильно они будут фраппированы[i]?