Василий Панфилов - Отрочество 2 [СИ]

Редкие европейские офицеры, обретающиеся в сугубо бурских коммандо не на должности рядовых, сплошь почти артиллеристы, сапёры и фортификаторы, то бишь технари, способные принести пользу здесь и сейчас.

Объезжаю позиции, делая то зарисовки наперегонки с Санькой, то снимаю с одолженной вьючной лошадки громоздкий фотоаппарат. А сценки, нужно сказать, встречаются порой прелюбопытные.

Женщины, помогающие грузить в повозку ящики с патронами, или детишки, снующие под ногами взрослых и исполняющие роль вестовых, приносят осознание – это война поистине народная. Хотя назвать её праведной… нет, едва ли. Народная, но не праведная, н-да…

Но как бы ни были интересны сценки, я прервал съёмки, вновь навьючил лошадку, и отправился к Мишке. То бишь к генералу Сниману, намеревающемуся атаковать город вместе с «оранжевыми[i]» бурами Де Вета.

Объезжая по широкой дуге Ледисмит, мы добрых два десятка раз наткнулись на патрули буров, выглядывающих нас из темноты. К счастью, мы с Санькой уже мал-мала примелькались в лагере, да и знание африкаанс, пусть даже и поверхностное, значит немало.

А ведь бывало, бывало… не раз и не два иностранные волонтёры попадали под «дружественный огонь» в виду полнейшего незнания языка. Особенно при ночном патрулировании. Оклик… и при ответе на неправильном языке… выстрел.

– Назовись!

– Пресса! Россия! – подъехавший бур, совсем ещё молоденький парнишка, оглядел нас и похмыкал.

– К Сниману и Де Вету, – пояснил я, несколько нервируемый многозначительным хмыканьем.

– Петер! – не отворачивая от нас головы, крикнул бур.

На зов из темноты подъехал совсем мальчишка, лет двенадцати от силы, но уверенно держащий карабин на сгибе локтя. И вот ей-ей! Этот, случись вдруг замятица, не промахнётся, даже падая с седла!

– Скачи к отцу, да скажи – проводим русских до Снимана! Патрулей вокруг Ледисмита и без нас предостаточно, а вот за прессу опасаюсь – наткнуться на кого-нибудь излишне ретивого…

Он смолк многозначительно, и мальчишка умчался, гордый поручением. Сам же юный бур, оставшись в одиночестве, тут же скинул с себя маску степенного командира, и оказался изрядно любопытным и очень болтливым. Скорее даже не болтливым, а будто соскучившимся по общению.

Интересовало его решительно всё – кто такие русские и зачем нам царь? Есть ли у меня невеста и насколько сложно научиться живописи?

Санька, воодушевившись возможность поговорить на любимую тему, принялся рассказывать, возмещая недостаток слов размахиванием руками, мычаньем и выразительными взглядами в мою сторону.

– … холст, но не простой, а… – брат забыл слова и начал пучить глаза и махать руками, подбирая слова.

– Подготовленный? – переспрашиваю у него на русском.

– Агась! – перевожу, затем вместе объясняем буру, как грунтовать холст желатином или рыбьим клеем, как…

Корнелиус впечатлялся, ахал, и наконец признался застенчиво, што тоже – рисует.

– Угольками, – вздыхал он, – потом…

Выразительное движение, будто стирает нарисованное, и снова вздох… Батюшка у Корнелиуса из самых твердолобых кальвинистов, и крепенько держит сына. Один из местных проповедников, с паствой в полсотни человек таких же упёртых до полной… полной…

«– Упоротости».

… точно!

Расстались если не друзьями, то хорошими приятелями. Напоследок, уже на виду лагеря Снимана, Чижик долго втолковывал буру, што живопись, она вообще ни разочка против религии.

– Портреты… ну ладно, ежели по вере нельзя, ладно! А неужели отказался бы увидеть, как ферма прадеда выглядела, до Великого Трека? Во-от… не рассказы через поколения, а была б картина… а?!

Обменялись адресами, куда писать письма, и я с трудом оттащил брата, почуявшего неофита.

– … доска ещё! Грифельная! – выкрикивал Чиж, развернувшись в седле чуть не до излома позвонка.

– Хуже нет, чем ждать и догонять, – пробормотал Мишка усмешливо, сделав перед лицом подчинённых вид бывалого ветерана. Зевнув напоказ, он потянулся и подмигнул Товии, отпустив солёную шуточку. Гыгыкнув, тот поделился с братом, и по траншее, будто по бикфордовому шнуру, прошелестел смех, сбрасывая волнение.

– Ждём, – зевнул Мишка, который и сам – струна, перетянутая так, што ещё чуть, и не зазвенит от касания, а лопнет! Сбрасывая напряжение, он начал рассказывать одесские байки, адаптированные под понимание африканеров.

Выходило так себе, но бойцы рады любой возможности отвлечься, да и… неизбалованны они юмором, а тут – целая Одесса!

Начало рассветать, и бойцы нетерпеливо зашевелились, приподымаясь из траншей и выглядывая противника. Мишка демонстративно уселся, скрестив под себя ноги, и продолжил травить байки. Потихонечку нетерпёжка улеглась, но некоторые буры, дабы не соблазняться, даже отставили в сторонку винтовки.

С позиций Жубера гулко забахали орудия, да не отдельные выстрелы, а полноценный шквал огня, на чём давно настаивали европейские инструктора, ругаясь на буров за «капельный» обстрел Ледисмита. Вторя пушкам, закашляли сухо винтовки, выкашивая немногих британцев, высунувших головы из укреплений.

Мишка как наяву увидел суетящихся подле орудий людей, сощуренный глаза лучших бурских стрелков, выцеливающих британцев… Минута шла за минутой, люди Снимана и Де Вета ждали, изнывая от нетерпения, и наконец…

– Р-раа! – неудержимым валом буры ринулись на позиции англичан, выбив их и захватив орудие. Оказавшись на вершине горы, с которой открывался прекрасный вид на город, африканеры спешно принялись разворачивать орудие и перекидывать камни и мешки с землёй на другую сторону, возводя стену от обстрела британцев.

– Вот теперь… – Мишка сжал зубы едва ли не до хруста, – бегом!

Подхватив ракетные[ii] станки и ящики, они бегом бросились к вершине горы. Остановившись недалеко от гребня, начали собирать установки, пока буры отражали первый натиск британцев.

Сердце ассистент-фельдкорнета выпрыгивало из груди, и хотелось бежать… стрелять… ну или хотя бы помочь раненым!

– Стоять, – рычал Пономарёнок не столько подчинённым, сколько самому себе, – ждём!

– Ждём! – оскалил он зубы на коммандера, распалённого атакой и потерями подчинённых, которых он с детства знал – всех до единого! Так оскалил, что степенный бур, с детства ходивший на льва, отшатнулся…

… и как уверил себя потом – не от страха.

Пожалуй, коммандер и не лукавил, а просто увидел глаза ассистент-фельдкорнета – с полопавшимися от дикого напряжения капиллярами, с яростным ожиданием боя и мучительного сочувствия к бурам, падающим в эти секунда под пулями врага.

Британцы залегли, начав накапливаться в лощинах и естественных укрытиях. Бультерьерами вцепившись зубами в красноватую африканскую землю, они подтягивались к вершине, и вот уже…