Василий Панфилов - Отрочество 2 [СИ]

На обед собрались всем домашние и ещё чуть-чуть сверху. Иосиф Филиппович, огрузнув устало на стуле, медленно ел, роняя слова.

– Добиваемся суда, – ложка отправляется в рот, обрамлённый седыми усами, несколько жевательных движений… – гласного и открытого.

– Главное сейчас, – пояснил дядя Гиляй супруге с дочкой, – перевести дело из русла внесудебного в законодательное. Гласный открытый суд – то, что нам сейчас нужно. Выбить все эти подпорочки постановлений, сорвать оковы безсудных предписаний!

– Все шансы, – закивал адвокат, поймав вопросительный взгляд Марии Ивановны. Он пожевал губами и добавил с некоторым сомнением:

– Не могу ручаться, но по всему выходит, што дело готовил покойный Трепов, – он закрестился при упоминании покойника, а Надя, напротив, поджала гневно губы, сцепив демонстративно перед собой кисти рук. Ну, мать ей потом выскажет…

Санька перекрестился с видом человека, узревшего своими глазами Божественное правосудие.

– Сам, или в его канцелярии, – Иосиф Филиппович еле заметно пожал плечами, и одними глазами показав Марии Ивановне на стоящую посреди стола супницу, и та, за неимением удалённой из гостиной Татьяны, поухаживала за ним, долив пару половничков, – сказать уверенно не могу, да по сути и неважно. Заторопились, или из-за отсутствия должного контроля допустили ошибки на каких-то этапах, не суть.

– На таран их брать, – бухнул тяжко задумавшийся опекун, зажав по-мужицки ложку в кулаке, – пока не спохватились. Суды, общественность, да даже…

Он подёргал себя за ус.

… - даже и полиция, – прозвучало без особой уверенности, – Новая метла, так сказать… да и неофициально могут… да-с, могут, потому как не все…

Опекун задумался, и на широкое лицо его выползла улыбка хулиганистого мальчишки, задумавшего какую-то нешутошную пакость.

– Я, наверное, не вернусь ночевать, – тихонечко предупредил он супругу и домашних, сызнова одеваясь на выход после обеда, – надо будет подёргать за кое-какие ниточки.

Чмокнув Марию Ивановну в уголок губ, опекун выскочил за дверь, догоняя адвоката.

– Ма-ам, – напомнила о себе Наденька, – девочки к вечеру ближе на чай придут, ты не против?

– Да помню, помню, – отмахнулась та, – Бога рада! Позавчера ещё предупреждала.

– Ну… – засмущалась девочка, – мало ли, вдруг изменилось што?

… и глазами в мою сторону с видом заговорщицы.

– Общественность будем поднимать, – как только мать удалилась, горячечно объявила Надя, схватив меня за руку, – ты знаешь, какие девочки у нас есть замечательные?!

Закивал ей с видом самым серьёзным и благодарным, хотя какая там общественность из гимназисток? Так… почувствовать себя причастными к чему-то…

… и так стало вдруг стыдно этой своей снисходительной взрослости! Девчонки, да. Могут немногое, но ведь пытаются же! Пусть пока скорее моральная поддержка, пусть… зато вырастут, по крайней мере, людьми не равнодушными.

– Ох, Надя, – обнял я её порывисто, – как же мне с вами повезло!

– Скажешь тоже, – заалела она, оттолкнув меня слегка.

– И неча обниматься, – неожиданно выговорил мне Санька, пока Надя скрылась на кухне, отдавать горнишной распоряжения перед приходом подруг, – с Фиркой вон…

… и как ухи заполыхали! Как засмущался!

– Ну а если и да!? – с тихим вызовом сказал Чиж, косясь на дверь кухни, – Сейчас нет, а вот потом…

Он окончательно засмущался, и я хлопнул его по плечу.

– Хороший выбор, брат!

«– Однако! – думалось мне, – Однако!»

И никаких больше слов и мыслей, только это словечко, да вся непростая ситуация с Санькой. Как-то оно всё сразу пошло, кувырком.

– Туки тук! – постучалась Надя в нашу комнату, – Можно?

– Заходи! – отозвался я, поворачиваясь на стуле. Усевшись на стуле рядышком, она поправила подол платья и начала рассказывать, какие у них в классе замечательные девочки, и как они все… как одна…

Санька подвернув одну ногу под себя, сидел на кровати, делая наброски в альбоме. Всё как всегда, только теперь это видится совершенно в ином свете.

Выговорившись, Надя поделилась проблемой:

– Творческий кризис, не идут рассказы о Сэре Хвост Трубой, – и опечаленный вздох.

– Бывает, – покивал я с видом умудрённого старца, – сделай перерыв.

– Может быть, и сделаю, – неуверенно пожала плечом девочка, явно не воодушевлённая предложением.

– Или смени жанр, – поменял я предложение.

– Ну…

– Героя. Вбоквелл сделай.

– А это как? – заинтересовалась она.

– Да тот же котячий мир, только вектор поменяй. Писала о героическом воителе с его кошачьими приключениями и боями за даму сердца, напиши теперь о ленивом и хитрожо…

Надя хихикнула, стараясь удержать вид благовоспитанной девочки, не знающей столь низких слов, но получилось откровенно плохо.

… - хм, хитроумном, да! Хитроумном котячьем герое, сибарите, лентяе и… – я прищёлкнул пальцами, останавливая открывшево было рот брата. В голове вертелись идеи и сюжеты, и я отчаянно пытался не упустить их.

– Гарфилд, – выдохнул я, – назови его Гарфилд!

Несколько минут я рассказывал пришедшее в голову, лихорадочно размахивая руками и расхаживая по спаленке. Надя уселась за стол, подвинула чернильницу и чистую тетрадку. Она агакала и быстро записывала, задавая уточняющие вопросы и время от времени грызя кончик пера.

Санька весь ушёл в рисование, и проходя мимо, я заметил ненароком в его альбоме забавную смесь набросков и лубка.

Звонок в дверь прервал эту идиллию.

– Барышня! – позвала Татьяна из прихожей, – До вас подруги пришли!

– Ой, да! – вскочила Надя, – Девочки!

Вслед за ней вышли и мы с Санькой, и ситуация разом стала почти светской. Весной ещё Наденькины подруги спокойно общались с нами, и лишь изредка тренировались в стрельбе глазами, а теперь – барышни! Внезапно.

– Елена, – наклонился я к руке, целую воздух над пухлой кистью, – вы удивительно повзрослели за те месяцы, пока мы не виделись.

Девочка захихикала и порозовела, очень мило смутившись. Она не столько повзрослела, сколько… хм, разъелась, став этаким миленьким поросёночком в гимназическом платье, и слова мои пролились умиротворяющим бальзамом на её истерзанную душеньку.

– Ольга, – склонился я в поцелуе над рукой второй девицы, пока Санька копировал мои действия, бормоча што-то вроде «Рад! Очень рад!», – ещё немного, и за вами станут ухаживать красивые офицеры с самыми серьёзными намерениями.

Рано запрыщавевшая Ольга захихикала вслед за подругой, и мы переместились в гостиную, ведя беседу едва ли не светскую. Мария Ивановна бдила в углу над спешно вытащенным вязаньем, изображая из себя дуэнью, и одобрительно кивая в нужных местах.

Санька несколько подрастерялся, и некоторое время мне пришлось отдувать за двоих. Но потом ничего, брат оклемался и вполне себе светский лев прорезался. Львёнок.