Комбат Найтов - Возвращение домой: Крымский тустеп. Возвращение домой. Крымский ликбез [сборник litres]

– Возьми десяток гуанчей и пяток разведчиков. Сходи, узнай, что хотят.

Через некоторое время LCM-8 высадила группу к подножию холма у будущей Ивангородской крепости. Под красным и военно-морским флагами группа подошла к царскому эскорту. Переговоры длились около часа. Дмитрий следил за ними, так как среди разведчиков находился Макс Грейхсвитц, который развернул микрофон рации в сторону говорящих, и вся речь сначала князя Федора Оболенского, а затем царя Ивана была слышна в замке. Московиты сначала выяснили, почему сменились флаги на башне – раньше было белое полотнище с черными крестами, а когда узнали, что прежние хозяева убыли по месту постоянного жительства, Телепень-Оболенский поинтересовался, кто сейчас представляет Канарское королевство в Нарве.

– Здесь сам король Дмитрий.

Князь поднялся на вершину холма. Оттуда подали знак, что посольство может подойти. От Дмитрия Мигель имел инструкцию пригласить великого князя на пир по случаю победы над Ливонским орденом. Здесь и возникло первое разногласие: царь Иван боялся празднества в крепости и предложил праздновать здесь же на холме. Возник вялотекущий спор, на чьем берегу праздновать, который разрешил Дмитрий: у правого бастиона появилась толпа гуанчей, которая несла на руках два понтона. Быстро соединив их, вбили якорь одного в землю, LCM развернула понтон, с которого подали концы на другой берег и закрепили наплавной мост. Дмитрий с бойцами вышел на середину реки и остановился в ожидании царя. Ивану ничего не оставалось делать, как пойти навстречу.

– Великий князь Московский и всея Руси Иван Третий Васильевич.

– Король Кубинский, Канарский и Ливонский Дмитрий Васильевич.

– Васильевич? Сын Василия?

– Да, моего отца звали Василий, – сказал Дима и дождался перевода Мигеля.

– Так вы русичи?

– Не все, но есть и русские.

– А перекрестись?

– А нехристь я. В сказку еврейскую не верю. А так прошу на пир. Мы завоевали и купили эту землю, теперь мы ваши соседи. Вся земля Ливонского ордена наша. Прошу! – и Дима широким жестом пригласил всех в крепость. Немного подумав, Иван переступил через края понтона, и процессия перешла на ливонский берег. С правого берега Наровы разрушений не было видно, а здесь все с удивлением посмотрели на размочаленные ворота крепости, выбитую решетку, следы огня огнеметов, увидели самоходное орудие, танк, бронетранспортеры. Крышу, похожую на дуршлаг.

– Почему немцы сдались?

– Мы захватили четыре основных крепости в крае, потеряв всего сто тринадцать человек при штурме Нарвы. Нашим кораблям было сложно обстреливать Нарву, поэтому весь гарнизон не был уничтожен, как в других крепостях.

– А почему сложно?

– Далеко, пятнадцать верст, крепость с моря не видна. Пришлось брать штурмом. Остальные сдались после обстрела.

– Сколько душ досталось?

– Мы еще не успели подсчитать, великий князь, но только городов шестьдесят, а еще и села.

Они подошли к расставленным столам возле башни Германа. Немцы любили пиры, посуды было много. Сели по разные стороны, московиты ближе к выходу, хозяева спиной к башне. Царь ел, давая предварительно отведать блюдо своему стольнику. Довольно много пил, но налегал на медовуху, лишь немного попробовав канарское вино и кубинский джин и ром. Он постоянно морщил лоб, о чем-то думая. С противоположного берега принесли «царскую еду», заменив часть уже съеденных блюд, несмотря на обилие всего и вся за столом. Прибавилось и стольничьих, в чьи обязанности входило помогать князьям и царю вкушать пищу. Появились и музыканты, заигравшие не слишком приятные мелодии, совсем не напоминающие русские песни. Поэтому Дмитрий подозвал комбата Архипцева и передал ему, чтобы батальонный оркестр что-нибудь исполнил. Зазвучали «Прощание Славянки», «На сопках Маньчжурии», «Прощайте, скалистые горы», «Строевая подводная». Марши Ивану понравились. Так как переводчик был один, то застольные беседы были по разные стороны стола. А вот включение освещения произвело фурор. Но вскоре после этого великий князь засобирался на тот берег, церемонно пообещав продолжить разговоры разговаривать завтра. Его проводили до берега, у моста выставили караул и подсветили его.

Поздно ночью постучали в дверь палаты магистра, где расположился Дмитрий, и доложили, что к нему гости из Новгорода прибыли.

– Гонсалеса позовите, проводите гостей ко мне и на стол накройте.

Вошли шесть человек, троих из которых Дмитрий знал по прошлогоднему путешествию. Их выделяло наше вооружение.

– Прошу к столу, гости дорогие, отведайте, чем богаты.

Закончив церемонное раскланивание и попытку перекреститься на красный угол, гости расселись за столом.

– Тута вот какое дело, велий княже, народ в Новгороде шумит, с Ливонией мы завсегда торговали, возили товар до Ревеля, а что теперь будет, дай знать!

– Возить будете до Любека и далее. Вчинять подати не буду, а вот служивыми людьми возьму. Народу у меня маловато, чтоб везде успеть. Платить буду служивым серебром, но разбоя не чинить, а следить, дабы порядок, мной учрежденный, поддерживался.

– И сколько надо?

– Полк правой руки и полк левой.

– И сколько дашь?

– Доспехи, оружие – мои, прокорм мой, постой – у ливнов или пусть сами строят, материал мой. Три рубля в месяц за пешего, пять – за конного, кони – свои. За утерю оружия штраф и битие кнутом. Срок службы – пять зим.

– Справна служба! Найдем служивых! А Ганза пустит в Любек?

– Это ж как спросить! Думаю, что пустит.

– И когда начнем?

– До Виндавы можете ходить хоть завтра, а Любек я буду уговаривать после договора с Иваном. А что ко мне-то не пришли, как обещали?

– Ригсрод датский не пустил, убытки потерпели. Но не беда, дело поправимое. А товары привез, Дмитрий Васильевич?

– Привез, привез, завтра расторгуетесь.

– А беспошлинно только для новгородцев, али нам, пскобским, тоже послаба будет? – спросил пожилой бородатый, очень богато одетый человек.

– Чьих будешь? – спросил его Дмитрий.

– Патрикеевы мы, давно в Пскове живем. Брательник мой, двоюродный, посадским был, княжил. Помер, годов как пять.

– Нам все одно, псковские или новгородские, если у нас соль, металл, золото, серебро и камни брать будете, то никаких препятствий чинить вам не будем, ну, и то, о чем я говорил, людьми служивыми подсобите.

– Полк дадим, народу у нас много. А злато у вас есть? У меня ряды самоцветные в Пскове.

Дмитрий достал из кармана сторублевик и дал его Патрикееву. Тот его куснул, наклонял, смотрел сбоку, катнул по столу, закрутил.

– Искусно сделано, велий княже! Двести рублев даю! Серебром! – так установился курс рубля.

Разошлись под утро, но Борецкий сумел передать незаметно записку и шепнуть, что Патрикеев – царский человек.