Леонид Воронар - Межлуние [СИ]

Девушка неоднократно пыталась вспомнить, как здесь оказалась. На ум приходили однообразные лабазы и бесконечные типовые ограждения. Наверное, ее путь пролегал рядом с доками, пересекая кварталы корабелов, построенных в спешке, из-за чего их планировка была ужасной, а узкие улицы славились своей кривизной и почти не освещались. Возможно, где-то там ее оглушили и затащили в пустующее строение. Кто и зачем? Ее семья не была богатой, а она не занималась сколько-нибудь важным делом. Похититель не требовал написать им письмо и не обозначал своих намерений.

Вздохнув, она взяла цепь в другую руку. Кем бы ни оказался ее недоброжелатель, она постарается выяснить правду, чтобы понимать источник угрозы. Эта неизвестность, скрытая в облаке вопросов, раздражала не меньше, чем чертова цепь. Надо было избавиться хотя бы от чего-то одного.

Девушка улыбнулась, как только ее озарила возникнувшая буквально из ничего новая идея, и она начала напевать себе под нос одну из множества песенок, так часто звучащих в ее окружении. По началу и эта цепь и забытый всеми подвал оставался тем же скучным негостеприимным местом, каким он и был на самом деле. Однако, спустя всего несколько строк ее настроение улучшилось, а окружающий мир перестал казаться гигантским заброшенным домом.

Как в ответ на искреннюю молитву, сквозь щель между досок, к ней проскользнул невозможный по своей яркости лунный луч, отразившийся бликом от звена и осветивший подставленное лицо. Стало видно хвост спутавшихся волос и нашивку «Кэтрин Хардман» на клапане нагрудного кармана куртки.

Девушка рассмеялась. Ее не смутило и не насторожило отсутствие тени от руки, сжимавшей цепь. Все окружающие предметы имели ее четкое очертание, но девушка стала как будто прозрачной и это пугало гораздо сильнее опостылевшего подвала, наполнившегося скользящими полосами света и призрачным сиянием.

Теперь она не воспринимала это как работу. Нет. Распевая веселую песенку, не вязавшуюся со всем происходящим, девушка попадала в ритм, вкладывая всю свою злость в каждое движение. И когда лунный свет угасал, сокрытый невидимой дланью небес, Кэтрин не останавливалась, упрямо терзая бездушный металл.

В пасторальной тиши, низко стелящейся над пустынной дорогой, звенело пение цикад, а скучающий ветер посвистывал в сухих ветвях или приглаживал луговую траву. Была обычная ночь. Одна из многих, так похожих друг на друга, что любой неожиданный шорох или мелькнувший зверь, перебежавший дорогу, казались важным событием в этой вяло текущей жизни.

Дерзким вызовом спящей природе, раздалась поступь подкованных копыт и звон упряжи. Из плотной тени показался всадник, скрывающийся под длиннополым одеянием, а за ним первый ряд пехотинцев, вооруженных мушкетами. Затем еще и еще, пока шаги бойцов не слились в неровный шум пришедшей в движение военной машины. Несколько всадников, перемещающихся главным образом по обочине, следили за строем и возглавлявшим колонну военачальником.

Размеренно и мощно, они достигли недавно заброшенную заставу, служившую пограничным постом между владениями эспаонского Протектората и прочими землями Илинии.

— Кто идет? — Спросил неизвестный, выйдя на середину дороги и преградивший им путь.

За ним последовала группа вооруженных людей, недобро поглядывающих в сторону колонны.

Первый всадник отдал команду, передавшуюся от одного отряда к другому, и на какой-то момент все стихло. Тронув вперед, он бесстрашно подъехал к спросившему, и наклонился над ним.

— Дон Норозини из Миллениум. Кто вы, преградившие мне путь?

Разумеется, такими скромными силами остановить столько солдат, не допустив их на территорию, подконтрольную другому Дону не представлялось возможным, и, тем не менее, Анзиано по достоинству оценил храбрость противника.

— Мое имя Паоло Анвалли. Я служу семье Темпоре. По какому праву вы желаете пересечь границу? — С вызовом спросил он.

Два всадника сократили отрыв, заняв места по правую и левую руку от Норозини.

— По праву оскорбленного, желающего восстановить свою честь.

— Кто и чем вас оскорбил? — Теряя прежний напор, уточнил Паоло.

— Несколько Донов, среди которых ваш синьор, вменяют мне в вину желание объединить Илинию в одно целое, и изгнать оккупантов Родины. За это стремление мне приказали сложить оружие, лишив возможности отстаивать свою честь, и покорно явиться к ним, будто побитый пес. Это задевает меня как илинийца, любящего свою страну и семью, и как мужчину, берегущего свою честь. Я ответил на ваш вопрос, синьор Анвалли?

— Вне всякого сомнения.

Впрочем, он не торопился уходить, чувствуя, что это было бы нарушением долга.

Чувствуя переломный момент, Анзиано обратился к нему вновь.

— Заслышав о моем походе, трусливые захватчики все бросили и ушли на юг, а мои недруги заперлись в Рома. У меня нет желания проливать кровь своих соотечественников. Только виновные, оправдывающие присутствие эспаонских донов должны понести заслуженное наказание. Всякий, кто защищает их, является моим врагом, но я скажу вам так. Присоединитесь ко мне, и вы получите награду за службу, и землю в дар. Там, откуда я пришел, ее достаточно.

Сказав так, он повернул в сторону, и пара всадников сопроводили его, держа оружие наготове.

Паоло, оставшись лицо к лицу со строем солдат Миллениум, не пожелал умирать столь бесславно.

— Что, если вы говорите неправду? Как я могу знать наверняка?

— В любой момент вы можете оставить службу, если сочтете ее ниже вашей чести. Помните. Я прощаю тех, кто выступил против меня открыто, но никогда не прощу предательства.

Взвесивший все за и против, Паоло обернулся к своим собратьям по оружию.

— Дон Норозини всегда держал слово, — заметил один из них.

— Мы присоединимся к твоему походу, Дон Норозини, — освобождая проезд, заявил Анвалли.

Анзиано отдал команду, и колонна пришла в движение, вторгнувшись во владения Темпоре. Шаг за шагом, вдаль уходили шеренги солдат, когда-то слышавшие то, что сейчас узнал Паоло. Они неоднократно убеждались в правоте Дона Норозини, добивавшегося побед в самых сложных обстановках, и, не смотря ни на что, сохранившего жизнь как себе, так и тем, кто сейчас являлся ветераном былых сражений. Никто из них не ушел обиженным: щедрая рука Анзиано не знала усталости.

В этот момент он казался всадником судьбы, мистическим лидером, ведущим за собой одно поколение за другим. Выдающимся военачальником из первых рядов, в равной степени ценящим жизни и последователей, и противников. Справедливым руководителем, воздающим должное подчиненным, несущим его знамя.

Иным словом, все, кто выбрал его сторону, были преисполнены гордости, и движимые благородной целью, обрели твердую решительность и неповторимую храбрость.