Джон Шеттлер - Киров

— Одно сплошное v'zаdnitse, товарищ капитан. Как там говорят американцы? По реке из дерьма без весел. Это бред. Чем больше я обо всем этом думаю, тем больше мне представляется, что я сошел с ума. После всего этого все вокруг словно нереальное.

— Не быть дураком, Орлов. — Да, я знаю, что все может выглядеть убедительно, но все, что мы видели, могло быть частью психологической операции НАТО, даже ликвидация объектов на Ян-Майене, что бы ни говорил доктор.

— Я в этом не уверен, Владимир. И именно это не дает мне покоя. Я был на этом острове и я говорю вам, что там не было ничего, когда мы облетели его несколько часов назад. Нельзя снести там все за несколько часов. Вы думаете, они сложили все в каком-то подземном бункере и поставят на место, когда вдоволь посмеются над нами? Я мог бы принять все остальное, даже тот самолет, но остров меня действительно озадачил.

Карпов не отвечал довольно долго. Ему также трудно было не поверить в доказательства, которые они обнаружили на острове. Но что-то в нем заставляло его упрямо цепляться за мир, откуда он был родом, словно не желая отпускать реальность, которая ушла, возможно, навсегда. Он ощущал себя пауком без паутины, мышью без норы. Ему было негде спрятаться. Однако другая часть его сознания уже начала медленно ползти вперед, оценивая возможности.

— Кто, по-вашему, наш враг, Орлов?

— Американцы, немцы, англичане, все они, насколько я могу судить. Разве они не сговорятся в любом случае? У нас мало друзей в мире, товарищ капитан. Даже китайцы недобро косятся на нас в эти дни.

— Но давай представим себе невозможное. Если мы действительно в 1941 году, вы бы присоединились к Великобритании в борьбе с фашистской Германией?

— Я бы отыскал способ пристукнуть их обоих, — решительно сказал Орлов.

Карпов некоторое время подумал, пока они шли, и на подходе к офицерской столовой подался к Орлову и тихо отдал приказ:

— Когда мы закончим, я думаю, что нужно отрядить несколько человек удалить все очевидные знаки различия с корабля. Спустить все флаги. Просто на всякий случай, — он заставил себя слабо улыбнуться.

Орлов усмехнулся.

— Обдумываете ситуацию с разных точек зрения, товарищ капитан? Ваше мнение об обеспечении лучшего места для нашей страны после войны мне нравится. Да, у нас мощный корабль, но и адмирал тоже прав… У нас всего шестьдесят ракет, и то нам повезло иметь на борту столько. Запасные ракеты «Москит-2» сложены в ящиках под палубой, и если туда попадут, мы сгорим синим пламенем. Мы должны быть осторожны, вне зависимости от того, что это за корабли и какой сейчас год. То, что Североморск молчит, меня очень тревожит. Я не знаю, какой вариант пугает меня сильнее. Если это окажется не Вторая Мировая война, то восемь часов назад могла начаться третья. Вот и выбирай. Кошмар, что одно, что второе.

— Если все так, то нам придется бороться за свои жизни. Однако, у нас есть средства защитить себя. И мы может ударить сильнее, чем любой корабль в мире.

Когда Орлов встал, чтобы уйти, Карпов остановил его и сказал:

— Да, мы ограничены в средствах и должны быть осторожны в их использовании. Но у нас есть и другие средства, а я не так брезглив, как адмирал, в вопросах их использования.

Орлов ничего не ответил и ушел, направившись на нижние палубы, чтобы проверить, как шло плановое техническое обслуживание систем корабля.

Карпов остался в столовой на некоторое время, хотя аппетит полностью пропал. Он рефлекторно ел, собирая подливу куском черного ржаного хлеба, но мысли его блуждали в совершенно иных областях. Как обычно, он ел в одиночестве, за исключением случаев, когда к нему присоединялся Орлов [57] Кстати, такой вопрос… А почему на корабле нет старпома? . Никто из младших офицеров никогда не желал присоединиться к нему за столом, а когда он входил, они и вовсе понижали голос и прекращали разговоры, словно могли как-то побеспокоить капитана.

Карпов понимал подобное отношение своих подчиненных. В каком-то смысле это был знак уважения, хотя в глубине души он понимал, что они избегали его из страха. Какая-то часть сознания говорила ему, что это хорошо – ведь подчиненные должны проявлять здоровое уважение и иметь здоровый страх по отношению к старшим офицерам, верно? Но какой-то внутренний голос из глубины души говорил ему, что подобная отрешенность была вызвана кое-чем еще. И слышать этот голос ему не хотелось.

Да, по большому счету, он был одинок в этом мире. У него был небольшой kollectiv на корабле, но никто не ждал его на берегу. Когда корабль возвращался в Североморск, остальные члены экипажа спускались по трапам в объятия жен, детей и родителей, но не он. Его родителей давно не было в живых, а он был слишком занять махинациями на карьерной лестнице, чтобы думать о браке. Не было секретом, что в его бумажнике не было фотографии любимой, оставшейся где-то там. Да, у него были звание и полномочия, но даже у последнего мичмана, старшины или даже матроса, занятого какой-то неквалифицированной работой где-то под палубой было то, чего не было у него. Это делало их банальное и бессмысленное существование сносным, подумал он. Им было достаточно жирных щек своих devushkas и babushkas.

Его все еще возмущал Федоров, проклятый z'opoliz. Он словно сунулся в епархию капитана – намазывать масло Вольскому со своими военными книгами и дурацкими идеями. Однако чем больше он об этом думал, тем больше понимал, что в Федорове не было ни на грош холодного беспощадного расчета, позволившего бы ему использовать в своих интересах новую связь с адмиралом. Федоров был просто слишком наивен, чтобы участвовать в реальной игре, не считая того, что он, возможно, мог быть подходящей жертвой. Он был просто chaynik, подумал Карпов, и решил, что Федоров был просто еще одним глупым молодым офицером, а не противником, стоящим его внимания. Он мог раздавить Федорова в любой момент, какой сам сочтет нужным.

И, тем не менее, именно соображения, высказанные лейтенантом, похоже, определили нынешние действия корабля – младший офицер вылез вперед капитана первого ранга! Он превратил тактический маневр вблизи Ян-Майена в операцию по подтверждению своих теорий. Карпов снова обдумал все доводы касательно объектов на Ян-Майене и кораблей Королевского флота. Все было совершенно бессмысленно, но даже Орлов уже колебался. Он вынужден был признать, что совещание несколько его потрясло.

Но что делать, если это было правдой? Каждый раз, как он думал об этом, он ощущал ускорение пульса и холод в животе. Если все было правдой, то ни у кого из них больше не было дома в Североморске, и ни у кого их них не было, к кому вернуться. Да что там, Сучков, бог флота, был четырехлетним мальчиком! От этой мысли в его разум закралась цитата из Достоевского: «если Бог мертв, то все дозволено».