Александр Башибузук - Князь Двинский

— Срубил кого? — поинтересовался я, дождавшись пока он закусит.

— Одного точно! — гордо ответил Иван. — Ладно так под меч подвернулся, только вылез с лодки, а я его раз, вот так, наискось… — а потом недовольно поморщился и пожаловался. — Боле не дали, мои оттерли…

— И правильно сделали, — спокойно прокомментировал я.

— Это чего это? — княжич набычился.

— Боле некому биться? Ратники разом закончились? Твое дело руководить битвой, а не как простому вою мечом махать. Вот скажи, сможешь одновременно в строю стоять и приказы отдавать? А вдруг с боков зашли, али еще какую хитрость ворог удумал?

— Это вряд ли, не смогу, — все еще недовольно ответил Иван. — Но по-разному случается. Когда и самому надо. Скажешь нет?

— Случается, не буду спорить, — подтвердил я, опять наполнив чарки. — Вот твое дело, как раз не допустить, чтобы подобное случалось. Ты властен над своими людьми, но не над собой. Часто великий князь, Иван Васильевич, отец твой, за клинок берется?

— Не берет в руки вовсе. Не любит он это дело. Глупостью считает. Хотя мечом добре володеет. И меня сам учил.

— Вот и бери с него пример. Все правильно молвит, самая глупость и есть.

— А ты? — запальчиво вскинулся Иван.

— Я совсем другое дело… — неожиданно грустно улыбнулся я. — Хотел бы по-другому, да не получается. Как-нибудь расскажу, как оно так вышло.

— А как у тебя там, в Европах? Государи сами бьются в битвах?

— Нет. Никто. Одно дело, когда другого выхода нет, а совсем другое, самому в сечу лезть. Знавал я одного такого, храбрый был человек, достойный и благородный. Помню, при Нейсе, город такой, с германцами там бились мы, глядь, а он впереди на лихом коне…

— И что?

— Ничего… — отрезал я. — Сошло с рук. Побили мы их тогда. И потом ему еще несколько раз сходило с рук. Но по итогу очень плохо закончил. Просрал все, что добыл клинком, да и сам сгинул. А будь чуть помудрее, вся Европа сейчас была бы его. Так что, сам понимаешь. Государи славу добывают не своим мечом, а головой, как твой отец. С него пример и бери. Понятно, сынок?

— Да все я понимаю… — с оттенком досады ответил Иван. — То же самое мне мои говорят. Все уши прожужжали. Но… знаешь, как бывает? Вот прям тянет…

— Знаю, отчего не знаю. Ничего страшного не случилось. Оттянулся вдоволь и будя. Но с мечом постоянно упражняйся. Разберемся с казанцами, займусь сам с тобой. Так, еще одну и иди покемарь. Всю ночь не спал. Когда надо будет, разбужу. И подумай заодно, как воевод своих наклонишь за промедление. А я подскажу, если что. Это надо будет сделать обязательно…

Едва не силой заставив княжича Ивана отдохнуть, я вышел из каюты. И невольно сам задумался, черт побери, а почему у меня не получается, только головой работать? Не дурак вроде, а все равно в каждой заварушке впереди на лихом коне. С возрастом стал сдерживаться, но не очень-то и выходит. А ответ напрашивался очень простой. Да потому, что жизнь у меня такая. Если бы сразу сел на свой трон, на все готовенькое, может и по-другому бы вышло. Была бы совсем другая история. Не про того Арманьяка, совсем не того. И не факт, что она была бы такой интересной. И вообще, нехрен голову ломать. Как есть — так и есть. С мечом я появился в этом мире, с мечом и уйду. По-другому не умею.

Тем временем, битва на берегу сошла на нет. Что могло означать только одно — русичей отбросили. В противном случае, они бы уже дали о себе знать. Хотя… далеко не факт. Всякое могло случится. Может преследуют супостата, а может еще чего. В общем, ждем.

Еще раз обошел периметр обороны и, чтобы не терять времени, дернул к себе командиров подразделений, после чего устроил дознание по всей форме, как так могло получилось, что татары застали нас врасплох. Промах стоил нам очень дорогой цены. Только русичей погибло около сорока человек. Еще полтора десятка пропали без вести. Скорее всего трупы унесло течением. Моих холмогорских латников — десять, а личных дружинников — двое. Но не это самое хреновое, самое хреновое то, что были выведены из строя несколько человек из артиллерийской обслуги, кои вообще на вес золота.

Короче, это даже не косяк, это преступление, за которое обязательно должен кто-то ответить. Возможно и головой.

По первоначальным итогам экспресс-дознания сложилась такая картина. Почти всех убитых часовых сняли из луков издалека. К этому времени, подобравшиеся вплавь татары, сидели уже под нашими бортами. Когда они неожиданно вступили в бой, поднялась паника, что позволило основным силам атакующих подойти совсем вплотную.

К счастью, выходило, что особой вины ни на ком нет. Такой вины, которая заслуживает смерти. Не факт, что я сам бы заметил пловцов. Татары вообще провернули чуть ли не гениальную операцию. Но и без наказания не обойтись. Нельзя без него. Люди должны знать, что за храбрость и доблесть их обязательно наградят, но и за малейшую провинность спросят. По полной программе. На этом и держится военная служба.

— Кто из часовых остался в живых? Я о наших людях.

— Только Luka, спитцер из первой полусотни… — быстро ответил Юпп Хансенс и тут же, словно опасаясь, что не успеет, зачастил. — Посечен, но живой. Отличный солдат, храбро бился. Остался на ногах, несмотря на стрелу в ляжке. Заскочил в вражескую лодку и рубился как лев. Он же и поднял тревогу.

— Сюда его… — коротко бросил я.

Через пару минул ко мне привели высокого широкоплечего парня, рыжего как огонь, с некрасивым рябым лицом. На его голове и обеих ногах белели запятнанные кровью повязки. Перед лестницей на мостик, он убрал руки сопровождающих и взошел сам. Покачнулся, но выправился и хрипло доложился:

— Лука сын Луки, кличут Мудём, ваше сияство, милостивый княже. Копейщик первой полусотни!

— Как случилось, что пропустил пловцов к самому борту?

Лука опустил голову и тихо сказал:

— Не знаю, ваше сияство…

— Что можешь сказать в свое оправдание?

Парень молча мотнул головой.

— Признаешь вину?

— Признаю, ваше сияство…

— Значит так…

Отто и Юпп уставились на меня так, словно хотели загипнотизировать.

Зловеще усмехнувшись, я продолжил.

— Вина твоя доказана, спитцер. А посему, понесешь заслуженное наказание, тебе дадут полсотни плетей. Лечить ободранную задницу будешь за собственный счет. А за храбрость и доблесть… а за храбрость и доблесть, присуждаю тебе премию в пять золотых флоринов и назначаю тебя десятником. Премию выплатить немедля, фон Штирлиц, передайте мое распоряжение казначею. Пороть по выздоровлению. Да так, чтобы шкура лохмотьями слезала. Что стоишь? Пшел вон лечиться…

Лука недоуменно уставился на меня. Видать, уже успел попрощаться с жизнью. Хансенс радостно осклабился. Кто-то из ближников утробно испортил воздух. Все тут же принялись возмущенно смотреть друг на друга.