Елизар Лазовский - Прошлая настоящая жизнь [litres]

Она села в самом уголке зала, понимая, что Вите ее не видно будет за большой трибуной, за ненадобностью составленной со сцены. «Ничего, пусть поищет», – решила она, представляя, как он поднимется на сцену и не найдет ее в зале, а она выглянет из своего укрытия и его лицо просветлеет.

Он поднялся на сцену и действительно обвел взглядом зал. И еще раз, видимо, для верности. А потом улыбнулся Светке из 10-го класса, лицо его просветлело, и он даже ручкой ей помахал… Ира не поверила своим глазам. Дура Светка зарделась, потупила взор и тут же снова устремила влюбленный взгляд на… на этого… на этого павлина!

– …Ну, она у меня попомнит! А уж он-то у меня получит! – Голос у Иры был гневным и грозным, но Лиде казалось, что она едва сдерживает слезы.

Лида развернула еще одну плитку шоколада. Пододвинула чашку с остывающим чаем, сказала:

– Съешь еще шоколадку, может, полегчает.

– И что мне делать?

– Это ты у меня спрашиваешь? Ну-ка, взбодрись! Если тебе нужна моя помощь, могу сообщить ему, что я видела, как ты шла от школы с нашим новым физиком. А, ничего себе ход?

– Ты что! Не обостряй! Он и так злится, что Павел Петрович на меня слишком часто посматривает.

– Ир, это то, что надо. Пусть подумает, не уведут ли у него из-под носа его собственное, пока он будет отвлекаться на чужое!

…И Ирина одержала победу. Витькино увлечение оказалось скоротечным. Что она такого сделала, чтобы Витька пришел в себя, и что предприняла, чтобы отпугнуть ту глупенькую десятиклассницу, она так и не рассказала. Но до конца школы Витька, по причинам, которые он никому не раскрывал, невзлюбил физику. Или, может, преподавателя физики, он не уточнял…

Итак, ребята решили не возвращаться. Если бы не семья Лиды, оставшаяся в будущем, она, пожалуй, тоже не отказалась бы остаться. Сейчас, прожив в этой реальности больше двух лет, она уже по-другому воспринимала ее. Наверное, помогал симбиоз сознаний, ведь детская ее половина чувствовала себя в советской действительности как рыба в воде, а взрослая Лида с удовольствием воспринимала свою новую жизнь в семидесятых годах как ностальгический аттракцион.

Не самое плохое, стабильное время! Бесплатное жилье – да, надо было отстоять в очереди несколько лет, но в конце концов получить квартиру действительно бесплатно. Работы хватало всем, о задержке зарплаты в те годы не слышали. Образование и лечение бесплатные. Безопасно – не было такого преступного беспредела, как в девяностых; в милицию за помощью обращались, не говорили, что бесполезно; дружинники с красными повязками реальную пользу приносили, например пьяниц у магазинов разгоняли, чтобы детей не пугали; люди в основном дружелюбно настроены, мимо равнодушно никто не проходил, и валидолом делились, и скорую вызывали, и подростка, не уступившего в транспорте место старушке, стыдили.

Лида очень хорошо помнила, как папа переводил ее через дорогу и дальше она сама бежала в детский сад в возрасте уже пяти-шести лет; как ездила с подружками на метро на станцию «Рязанский проспект», когда ей было лет десять, пить молочный коктейль, пока наконец огромный кондовый аппарат не поставили и у них в магазине на Спортивном проезде; как свободно отпускали ее родители на разные кружки, куда нужно было самостоятельно ездить на общественном транспорте; как не было, естественно, никаких сотовых телефонов и целый день родители могли не знать, где шляются их дети, и волновались, конечно, но в меру.

Да, позже начнется перестройка, опустеют полки продуктовых магазинов, люди станут скупать любые промышленные товары, которые еще оставались в универмагах, – бытовые приборы, часы, одеяла, одежду и обувь впрок – и которые поэтому тоже скоро пропадут из продажи, появятся коммерческие магазины, где импортный йогурт будет не по карману простому рабочему…

«Хотя, обладая знанием обо всем этом, можно будет приспособиться к такой жизни. Вот Виктор с Ириной, наверное, именно так и рассудили, – думала Лида. – И ведь мне тоже придется приспосабливаться, если Константин долго или вообще не сможет придумать, как разделить сознания».

19 июля 1980 года состоялось открытие Олимпиады в Москве. Вражеские радиостанции на разные голоса кричали о бойкоте, о том, что не может быть праздника мира и спорта в стране, которая ввела свои войска в суверенный Афганистан. Советская пропаганда в ответ голосила об интернациональном долге и о том, что заокеанские противники бойкотируют эти игры по политическим мотивам, которым не должно быть места во время спортивных состязаний, как завещал отец-основатель современных олимпийских игр Пьер де Кубертен.

Но Лида смотрела открытие Олимпиады не в Москве – их класс почти в полном составе отправили в трудовой лагерь в Луховицкий район Подмосковья на прополку свеклы. На время проведения Олимпиады Москву чистили, и в прямом и в переносном смысле. Милиция провела огромную работу, и все асоциальные элементы были высланы за сто первый километр; детей отправили в пионерские лагеря, для подростков были организованы трудовые лагеря, неучтенных детей в Москве не должно было оставаться, в каждой школе составлялись списки детей, кто и где будет во время игр. Город отмыли, причесали, пригладили и закрыли – билеты на поезда в Москву продавались только при предъявлении паспорта с московской пропиской, командировок на это время старались не назначать, транзитных пассажиров не выпускали из аэропортов, в электричках дежурили милицейские наряды.

Впрочем, эти наряды никак не помешали Лиде и ее друзьям приехать на электричке на субботу-воскресенье в город на побывку. Их Люблино удивило – людей мало, улицы чистые, а в магазинах импортные продукты! Как всегда собравшись небольшой компанией, пошли в «Милицейский»; районные острословы так назвали этот продуктовый магазин потому, что в нем отоваривался районный отдел милиции, расположенный по соседству. Такого не видел никто и никогда: прилавок ломился от финской колбасы внарезку, в вакуумной расфасовке; красивыми горками лежало сливочное масло в яркой упаковке; стояли жестяные ведерки с ягодными джемами, такие ведерки потом долго служили в хозяйстве чуть ли не каждой московской семьи; стройными рядами вытянулись бутылки с пепси-колой; мальчишки вскладчину купили пачку финского «Мальборо» в табачной палатке на углу, и даже те, кто не курил, присутствовали при дегустации заграничного дыма.

В книжном магазине Лида купила несколько художественных альбомов, такая редкость в их краях – завезли специально к Олимпиаде в расчете на иностранцев, что ли? Да только не видали ни одного иностранца на отдаленной рабочей окраине. А она ведь хотела подарить какой-нибудь альбом Марку Маратовичу, но у нее, свинтуса, руки так и не дошли. Киоски ломились от олимпийских сувениров – и значки, и марки, и фигурки Мишки, и полно еще разной памятной атрибутики. А вообще-то товары с символикой появились на прилавках магазинов задолго до 1980 года: олимпийские кольца лепили всюду, куда только можно, от посуды до тканей; по телевизору говорили, что это своего рода олимпийский знак качества, что его ставят только на действительно добротные товары, как и пятиугольник Государственного знака качества СССР.