Роман Буревой - Боги слепнут

– Пить, – прохрипел Малёк. – Пить, немедленно!

Квинт развёл руками.

– Ни капли.

Малёк в ярости зарычал и опустился на песок. Даже сквозь одежду песок жёг невыносимо.

– Мы умрём, – простонал работорговец.

– Не так скоро.

– Как мы сюда попали? Нас принёс дэв?

– Нет, всего лишь авиетка. Небось читал про новую машину в вестниках.

Летает, как птица.

– Враньё! – крикнул Малёк, вскакивая. – Там, за горбом, автомагистраль и таверна. Вот увидишь.

Он вскарабкался на ближайшую дюну и огляделся. Вокруг не было ничего, кроме назойливой желтизны. Несколько скал, доведённых ветром до форм совершенно безумных, извиваясь, лезли из песка каменными червями. Малёк добежал до ближайшей скалы и рухнул. Поднялся, двинулся дальше, вскарабкался на следующую дюну. Опять ничего. Песок, песок…

Малёк застонал и медленно поплёлся назад.

Оступился, скатился в котловину.

– Чего ты хочешь? Выкуп? – работорговец прохрипел.

– Ничего не хочу. Только посмотреть, как ты умрёшь.

– Ты сам сдохнешь прежде.

– Я? Нет. Я – гений пустыни. Мне не нужна вода. Мне нужен песок. Я здесь живу, питаюсь песком и жарой. Это моя стихия.

Малёк смотрел на своего похитителя и бессмысленно хлопал глазами.

– Разве я не приносил тебе жертвы?

– Слишком часто, – отозвался тот, кто называл себя гением пустыни. – И в основном человеческими жизнями.

– Но сейчас я спас тридцать римлян от смерти! Рискуя собственной головой.

А они оказались неблагодарными свиньями, задумали бунтовать.

– Я благодарю. От их имени. Малёк опустился на песок.

– Сколько ты хочешь?

– Малость. Хочу твою голову. И твоё сердце.

– Ерунда. Сколько ты хочешь денег? Тысячу сестерциев? Миллион?

– Зачем мне деньги? Деньги – это песок. – Дэв набрал полные пригоршни песку, тонкие струйки потекли меж пальцев. – Видишь, сколько денег? У кого ещё есть столько? Ну, скажи!

– Ты врёшь! – заорал Малёк. – Ты – посланец из Рима, и ты сдохнешь точно так же от жажды. Возьми деньги. Я отдам тебе пленников даром.

– Ты их гений?

– Я – их хозяин.

– Хозяин людей? Разве такое возможно? Только гении могли быть чьими-то хозяевами. Но ведь ты не гений.

– Ты спятил от жары. Я – Малёк. Я сильнее любого гения. Я все могу.

Глаза Малека налились кровью, он весь трясся, в уголках губ скопилась пена. Казалось, ещё немного – и он просто взбесится.

– Ты можешь все? – удивился его собеседник. – Тогда беги и добеги до края пустыни.

Малёк зарычал и бросился на наглеца. Но тот ускользнул. Руки Малека впились в горячий песок.

– Дай мне воды, у тебя есть вода, – захныкал Малёк, внезапно обмякнув и не в силах подняться. – Я знаю, у тебя есть вода, и ты пьёшь тайком.

– Я не люблю воду. Я люблю песок. Малёк не понимал, чего хочет от него странный похититель.

Бежать… да, бежать… Он поднялся и пошёл. Бросил тяжёлый пояс с кошелем. Потом аббу. Остался в одной длинной белой тунике. Шёл, обливаясь потом. Сейчас, сейчас покажется дорога, хижина, пальма и под ней колодец. Малёк останавливался и отирал пот. Оглядывался. За ним тянулась лиловая цепочка следов. А по следам шёл проклятый дэв. Иногда ему казалось, что дэв пьёт. Малёк кидался к нему, но дэв ускользал. Малёк никак не мог его догнать. Они носились по кругу. Малёк падал на горячий песок и тут же вскакивал. Странно, но к полудню они были ещё живы. И к вечеру тоже. Малёк надеялся – если доживёт до ночи, то спасётся. До ночи он дожил. Но спасения не было. Пронизывающий до костей холод заставил его зарыться в песок, будто заживо лечь в могилу. Он забылся тяжёлым сном. В бреду ему мерещились сочные гроздья винограда. Он разминал их губами, и в рот ему сыпался песок.

Малёк очнулся и вскочил. Над краем пустыни показался срез раскалённого шара. Солнце вновь всходило.

Проклятый дэв сидел подле.

– Я не хочу умирать, – прошептал Малёк. И заплакал. Без слез.

Солнце поднималось. Но Малёк никуда не шёл. Не было сил. Он лежал, ещё на что-то надеясь. На пощаду, на милость. Воды! Воды!

Он вновь открыл глаза. И тут понял, что лежит в своей комнате на широком ложе. Вокруг ковры и подушки. У изголовья кувшин. И нет ни пустыни, ни жаркого солнца, ни проклятого песка. Лишь на пустой тарелке несколько использованных шприцев. И подле записка. Дрожащими пальцами Малёк развернул её.

«Тебе нельзя пить ещё шесть часов», – было начертано крупными буквами по-латыни.

Малёк зарычал, завертелся на месте. Шесть часов! О нет! Шесть глотков! О да! Малёк схватил кувшин. Тот был полон ледяной прозрачной влаги. Он приник губами и стал пить. Один глоток, второй… Вода не приносила облегчения, рот жгло, будто он пил не воду, а глотал песок. Третий… В животе разгоралось пламя. Четвёртый, пятый… Пальцы разжались, кувшин упал на пол, вода пролилась и напитала ковёр. Малёк зарычал и повалился на ковёр. Чудилось – под ним раскалённый песок. Малёк вскочил. Воды! Он кинулся к окну. И провалился в чёрную ямину.

Горячий песок вновь обжёг тело. Малёк повернул голову. Увидел небо – синее, настоящее. А в животе пекло все сильнее. Малёк корчился, кожа пузырилась и лопалась до костей. Несчастный дёргался и бил ногами. Кто-то плеснул на него из кувшина, но вода обожгла его, как кипяток. А небо над головой из голубого сделалось белым, потом багровым и наконец померкло.

Люди, столпившиеся вокруг лежащего на мостовой человека, в изумлении смотрели на странного самоубийцу, который все время повторял: «Воды, воды» – и разрывал ногтями кожу на животе, пока не затих.

– "Мечты" перебрал, – предположил низкорослый худощавый паренёк, затягиваясь тоненькой табачной палочкой и сонно щурясь. – Видели мы такое, знаем…

Приехала медицинская машина и забрала тело.

Квинт сидел в маленькой таверне напротив и видел, как увозили тело Малека.

Теперь работорговец уже никому не расскажет о том, что случилось в его крепости. Одним варваром, знающим про «ярмо», стало меньше. Варвары умрут, а римляне никогда никому ничего не расскажут. Прежде чем расстаться, каждый из римлян вытянул из мешка свой жребий – бумажку с именем. Квинту достался обрывок с надписью «Малёк». Дело оказалось хлопотным и денежным, но нетрудным.

Впрочем, и потратился Квинт не слишком. Большая часть суммы, полученной от Летиции на выкуп пленных, осталась у Квинта: бывших пленников он одарил щедро, но и себя не забыл. До вечера Квинт проспал в своём номере в гостинице. Затем оделся и направился в алеаториум [45]. Несколько минут стоял у стола, наблюдая.

Немолодая женщина, затаив дыхание, следила, как падают на зеленое сукно кости. На худой жилистой шее светилась нитка крупного жемчуга. Когда-то жемчуг ценился в три раза дороже золота. С тех давних времён Рим питал слабость к жемчугу. Матрона выиграла. Засмеялась, обнажая блестящие зубы. Неестественно белые. Фальшивые. А может, и жемчуг фальшивый?