Роман Буревой - Боги слепнут

Он окунался в библион с головой, как другие уходят в запой. Да это и был своего рода запой. Кумий приходил то в ярость, то в гнев, то хлопал в ладоши, то ругался и рвал листы. И вновь печатал. Он говорил за героев на разные голоса. Описывая сражения, он размахивал рукою, будто десница его в самом деле сжимала рукоять меча. И кровь начинала пульсировать в висках, и ярость распаляла сердце.

Стопка на столе неумолимо росла. И, глядя на неё, Кумий испытывал какое-то радостное тепло – будто выпил стакан неразбавленного вина и голова кружилась от лёгкого хмеля. Библион рос, ветвился, как дерево, засасывал, как болото, сначала ясный, потом непонятный и наконец загадочно пугающий.

Кумий давным-давно придумал ему название – «1984 год».

Он приходил в восторг от своей придумки. Он даже не боялся того, что делает. Ему было весело.

Давно он не походил на прежнего Кумия – молодого претенциозного поэта, которому казалось, что блеск его таланта мог свести с ума. Не только Кумий изменился – весь мир стал другим. Прежняя игра словами и образами; полунамёки, вульгарные выпады, изысканные обороты – все вдруг потеряло значение. Статую Либерты сняли с Авентинского холма, но лишь немногие заметили пугающую пустоту. Бенит милостиво разрешал критиковать своих приспешников и сам порой веселился, читая в вестниках заметки про своих подхалимов. Особенно часто доставалось продажному Асперу и недоумку Блезу. Но особа Вождя была неприкосновенна.

Неофрон был в моде. Его библион вышел миллионном тиражом. Все зачитывались историей похождения преторианца в пустыне. Попав в плен к арабскому шейху, гвардеец бежал, уведя с собой двадцать пять прелестниц из крепости араба. И отправился в поход через пустыню. Чтобы красотки шагали быстрее, он трахал их всех каждую ночь, и красотки бежали по пустыне, как резвые арабские лошадки. Тут очень кстати попалось им поле огурцов, что одичали и росли в пустыне самосеянцами из года в год. Беглецы наелись огурцами, набили сумки, а из ботвы сделали себе пращи для борьбы с агентами шейха. Однако выбраться из владений коварного шейха было не так-то просто. Вся пустыня вокруг владений шейха была заминирована. К тому же герой прикинул, что воды и огурцов на всех никак не хватит, а хватит только на семерых, включая его самого. Произведя в уме столь сложные расчёты, гвардеец отправил на мины лишних красоток, оказывая им тем самым высшее благодеяние – подорваться на мине гораздо лучше, чем умирать в пустыне от жажды. Разумеется, не всех убило сразу. Кому-то всего-навсего оторвало ноги. И благородный герой добил женщин голыми руками, перед смертью оттрахав каждую на прощание. Некоторые, правда, успели умереть, и он трахал их уже мёртвыми, а бессмертные души наблюдали за половым актом и заливались слезами благодарности. После этого с оставшимися шестью милашками гвардеец отправился в путь и, конечно же, спасся, добравшись до оазиса. В конце концов он выменял у караванщика трех своих телок на трех верблюдов и благополучно достиг Пальмиры. Здесь он продал оставшихся красавиц какому-то старцу. К радости читателя, нашему герою хватило не только на железнодорожный билет до Карфагена, но и на билет на теплоход до Рима. А прибыв в Рим, доблестный гвардеец обнаружил, что кинктус его полон алмазов. Камней было как минимум на миллион сестерциев. Герой подумал-подумал и выбросил кинктус вместе с алмазами в Тибр.

Кумий завидовал. Написано было превосходно. Читалось на одном дыхании. Сам Кумий никогда бы не сочинил такое.

За прошедший месяц Кумий ещё больше располнел, обрюзг, зубы почернели, он курил почти непрерывно. На обедах у Сервилии Кар он больше не бывал. Его не приглашали. Иногда поутру захаживал он в дом Бенитовой супруги и, затерявшись в толпе прочих клиентов, ждал. Она принимала его, делая вид, что рада, расспрашивала о творческих замыслах, выслушивала почти с искренним интересом, снабжала десятком сестерциев, и Кумий уходил. По дороге домой он награждал Сервилию самыми мерзкими, самыми ядовитыми эпитетами, но все слова казались ему недостаточно сильными, недостаточно язвительными. Он клялся не ходить. Клялся, но вновь шёл, когда кончались деньги и не на что было купить табачные палочки. Какое дело тем, кто прочтёт библион Кумия, что автор унижался перед Сервилией?

Да никакого.

Кумий писал библион, не зная точно, что будет делать, когда закончит книгу. Но он должен был её написать. Это было его искуплением, его просьбой о прощении перед Великим Римом. Когда-то он помог Бениту надеть тогу с пурпурной полосой, теперь он должен был написать правду о мире, который создавал Бенит. Ему даже начинало казаться, будто мир изменится, если он напишет библион. Он выверял каждое слово. Оно должно быть естественным и точным, как лист на ветке дерева, как почка, из которой непременно распустится цветок. Тогда слово проникнет сквозь закостенелость души к самому сердцу, тогда ему не будет стыдно за своё творение. Кумий любил цитировать Горация:

Есть нечто в искусстве, что не достигается ударом кулака. Есть некое тайное желание, которое не исполнить ударом меча даже на арене Колизея. Ах, если бы угадать его смысл, настигнуть, как беглого гения, и заклеймить!

Тогда бы исполнилось нечто… Он и сам не знал, что должно было исполниться в этом случае.

Кумий был уверен, что миром правят книги. И тот, кто напишет более яркую книгу, получит в награду весь мир. Это политикам, воякам и банкирам кажется, что они указывают путь. Самообман. Все решают книги. Они ниспровергают режимы, они возводят на трон властителей и губят целые народы или приводят их к власти над миром. Жаль только, что у Кумия нет достаточного таланта, чтобы написать такую книгу. Он плакал от отчаяния, сознавая свою ничтожность. И все равно писал. Это было сильнее его. Кумию некуда было спешить. Ближайшие пятнадцать лет его все равно не будут печатать. Гораций советовал хранить стихи девять лет, прежде чем их издать. Кумий мог делать вид, что следует мудрому совету.

Иногда он прекращал стучать на машинке. Выходил из дома и долго бродил по улицам, вглядываясь в незнакомые лица прохожих, будто спрашивал: а ты прочтёшь мою книгу или нет?

Лица людей с некоторых пор сделались куда мрачнее прежнего. Или ему это только казалось? Знакомых не попадалось: не то что на улице – дома никого не мог Кумий застать. Поначалу наведывался регулярно, звонил в дверь, ждал у порога, потом понял, что бесполезно. Но все же случай его вёл куда-то, хотя трудно было представить, что Фортуна сама по себе может подкинуть что-то хорошее, ведь гладиаторы выманили у неё все счастливые случаи на миллионы лет вперёд.