Роман Буревой - Северная Пальмира

– Не люблю капусту, – буркнул бывший префект претория.

– Идите, гляньте на новых добровольцев, – приказал Трион Икелу и Минуцию. – Если кто не понравится – гоните в шею. Разрешаю. А у меня Кронос… Вот тут… – Физик постукал себя ребром ладони по шее.

За Минуцием Икел специально посылал верных людей в Александрию – чтобы те выкрали молодого учёного и привезли в Хорезм. После взрыва первой бомбы в Нисибисе весь Римский мир был беспомощен и жалок – нате, приходите и берите его тёпленьким. Но монголы почему-то не пришли, и Рим кое-как оправился. Но под шумок Икел сумел утащить Минуция у римлян из-под носа. Прежде одарённый юноша не участвовал в разработках Триона, Икел ожидал, что Минуций будет артачиться и протестовать, и уж прикидывал, как придавить и подчинить строптивца. Но ошибся. Минуций, привезённый насильно, обрадовался внезапному повороту колёса Фортуны и тут же с азартом включился в ежедневный труд новой лаборатории Триона.

Икел почему-то вспоминал об этом, пока они шли к маленькому домику у ворот.

– Чего ты такой хмурый, Корнелий? – весело спросил Минуций. Он на ходу срывал цветы с клумб и пытался сплести из них венок, но ничего не получалось – цветы ломались в его тонких неуклюжих пальцах и ни за что не хотели соединяться друг с другом.

– А чему радоваться?

– Да посмотри, какое утро! И цветы как пахнут! Ты умеешь плести венки?

– Не умею.

– Жаль. – Минуций повесил венок на ветку кипариса. Венок тут же распался. – Кстати, знаешь Угея, монгола, что охраняет лабораторию? Молодой парень, чуть постарше меня? Надо тебе с ним познакомиться. Он воин, как ты. Приставлен лично ко мне. Если я попытаюсь удрать, он меня убьёт. Он немного кумекает по-латыни. Вот я его и спрашиваю: «А ты не боишься, Угей, что я убью тебя»? Он, конечно, ничегошеньки не понимает в физике. Но так забавно смотреть на его бурую физиономию – как он хмурит свои брови кустиками и, коверкая слова, говорит: «Ты не умеешь меня убивать». А я ему возражаю со смехом: «Умею, умею!» Ведь, правда, я умею. Возьму, подложу ему кусок нового изотопа в штаны – и все. А кстати, Корнелий, где твой кинжал?

Икел схватился за пояс – кинжала не было. Он повернулся и посмотрел на Минуция. Тот собирался сделать ещё какое-то обманное движение, но выронил Икелов кинжал из неловких рук.

– Не получилось! – засмеялся Минуций. – Хотел сделать фокус, но не получилось…

Он развёл руками. Икел, ничего не говоря, подобрал кинжал.

– Да ты не сердись, Корнелий, я тебя очень люблю. Ты хороший парень.

Минуций остановился перед цветущими нарциссами, наклонился понюхать их и замер.

– Ха-ха-та-ха, – выдохнул он что-то вроде напева. Потом, опомнившись, кинулся догонять Икела. – Готово! – радостно выкрикнул.

– Что готово? – не понял Икел.

– Новая формула, – сообщил Минуций, глядя куда-то мимо бывшего префекта огромными карими глазами. – Мы тут такое можем сделать, ты даже не представляешь! Замечательно. Трион – он молодец, гений, я его обожаю. А ты?

Икел не ответил. Они уже подошли к домику. Изнутри доносился непрерывный галдёж. Когда Икел открыл дверь, голоса на мгновение смолкли, а потом добровольцы принялись орать громче прежнего. Проситься на работу к Триону сбежалась толпа босоногих и ободранных крестьян. Прослышали, что у Триона платят, что кормят до отвала, вот и явились. Лица худые, измождённые. Впрочем, у этого не очень, и у этого тоже. Икел остановился, тронул оборванца за плечо. Под ветхой тканью ощутил сталь тренированных мускулов. Убрал руку. Отошёл. Сделал вид, что ничего не заметил. Есть у Икела время выйти из домика? Есть или нет?.. И увести Минуция, и… Нет, не успеть. Рысий взгляд десятника-монгола что-то такое разглядел. Варвар тут же схватился за саблю. Клинок монгола рассёк «добровольца» надвое. Двое других охранников кинулись с саблями на безоружных крестьян. Стоявший у самых дверей невысокий, но ладно скроенный паренёк увернулся от удара, выдернул из рукава кинжал и даже сумел вонзить его в шею степняку, но подлетевший на помощь товарищу монгол зарубил оборванца. Минуций подпрыгнул в воздух, будто собирался улететь, но никуда не улетел и шлёпнулся на пол. И вдруг губы его плаксиво скривились, и Минуций, отмахиваясь ладошкой, пополз в угол. Икел бросился к нему, толкнул к выходу. Поймал чью-то руку с саблей и вывернул… Минуций вскочил, боднул лбом дверь – изо рта его фонтаном текла рвота. Икел выскочил следом. А там внутри продолжалась бойня. Маленькие людишки, которым очень хотелось есть, погибали под ударами сабель. Ну что ж, голод более не будет их мучить.

Минуций стоял на коленях – спазмы не прекращались. Теперь изо рта текла одна жёлчь.

– А ты ведь большой трус, – произнёс Икел и повторил с удовольствием, с нажимом, будто гвоздь забивал. – Ты – трус.

– Все трусы. А ты… нет?

Икел усмехнулся и неожиданно кивнул:

– Я тоже.

«И как только варвары догадались?! – подивился Икел. – Эти ребята из „Целия“ уничтожили бы Трионову лабораторию. И меня с Минуцием заодно». Но могли бы и пощадить. Особенно Минуция. Минуций пригодится Риму. Как и Трион. Посланцы «Целия» увезли бы Триона, чтобы тот вновь работал на Рим. Руфин умер, Элий в изгнании. И любому другому Икел готов служить. Бениту? Пожалуйста. Почему бы и нет. Если всем объединиться вокруг Бенита, то Рим станет прежним. Жаль, затея римлян не удалась…

Тем временем монголы вытаскивали из домика за ноги трупы. Икелу показалось, что он узнал в одном из убитых своего фрументария. Плохо была задумана операция. А осуществлена ещё хуже. Не знают ничего ребята о своём противнике, вот и попадаются, как глупцы, и гибнут… А ведь он мог бы им помочь. Мог и не помог. Почему? Да потому, что дело проигрышное. Все равно ничего бы у них не вышло.

– Корнелий… – жалобно попросил Минуций. – Уведи меня отсюда, я не могу это видеть.

– Что не можешь видеть?

– Кровь… смерть…

Икел подхватил Минуция под мышки и повёл подальше от места резни. А что если удрать вместе с Минуцием? Что если отвезти мальчишку в Рим и отдать Бениту? Может быть, тогда…

Руфин, почему ты меня предал? Почему заставил бежать из Рима?! Почему…

«В Танаисе пойман грифон. В Киммерии появился кентавр. Там же убито существо, похожее на химеру. Все это, без всякого сомнения, бывшие гении».

К утру все же Трион заснул.

Сон был так отчётлив, что не походил на сон. Трион был собой и одновременно не собой. Кем-то другим. Он шагал по пыльной степной дороге, и раскалённые доспехи жгли плечи. Шлем висел у него на груди, как у простого легионера. За спиной слышался монотонный топот тысяч и тысяч ног: его легионы шагали следом. Но когда он оборачивался, то видел, как в бескрайней степи ветер колеблет серые стебли сухой травы. Чёрные стервятники висели в выцветшем небе, высматривая добычу. И никого вокруг.