Роман Буревой - Северная Пальмира

– Элий, чего ты стесняешься? – смеясь, спросила Клодия. – Я столько раз видела тебя нагим. Да что я. Нагим тебя видел весь Рим – Марция ваяла с тебя Аполлона.

Элий улыбнулся. Эта давняя сомнительная слава оказалась самой живучей.

– Сейчас я вряд ли сойду за Аполлона, – заметил Элий.

– А в бассейн ты тоже полезешь в простыне?

– Да не собираюсь я купаться, – с напускным раздражением отвечал Элий.

– А не искупать ли нам его? – предложила Летиция.

Клодия вместо того чтобы отвечать «да», тут же вцепилась в Элия и сделала ему подсечку так ловко, что вдвоём они рухнули в бассейн. Плеск воды, визг. И кто говорит, что они старики? Они молоды, и шрамы не в счёт. Да, шрамы только украшают гладиатора. Элий вырывался, но не в полную силу. Ну а Летиция просто плескалась по-ребячьи. Простыня почему-то оказалась на голове Клодии, и Элий умудрился ещё завязать её узлом. Попробуйте-ка выбраться из мокрой простыни в бассейне, да ещё когда вас при этом пытаются утопить, пусть и в шутку. И все же Клодия вырвалась. Хохоча и визжа от восторга.

– Давненько я так не веселилась! – выкрикнула она, откидывая мокрые волосы со лба.

– Замечательно, когда у тебя есть друзья! – отозвался Элий.

Вода доходила Элию до груди. Плечи его были по-прежнему красивыми, руки – сильными. Клодия не сдержалась и поцеловала Элия в губы. Вот если бы здесь не было Летиции…

На теле Элия было немало шрамов. Клодия помнила некоторые из них. На плече, на боку… Но сейчас они почему-то казались умело наложенным гримом.

– Отдай мою тогу, – Элий потянул плывущую по воде простыню к себе.

– Однако если вы не хотите, чтобы остальные гости к нам присоединились, пора выбираться из бассейна, – заметила Летиция и, выскочив из воды, побежала одеваться.

– Я не против остальных гостей, – засмеялась Клодия. И, проводив Летицию взглядом, спросила: – Она что-нибудь помнит о прошлом?

Элий нахмурился:

– Иногда мне кажется, что она лишь притворяется, что беспамятна.

Элий легко выпрыгнул из бассейна. И хотя отвратительные шрамы по-прежнему уродовали его ноги, Клодии показалось, что Элий даже не хромает. Никогда прежде он не был столь ловок и быстр. Даже до поединка с Хлором.

День был тёплым, но вечер – прохладным. Стояла необыкновенная тишина. Совершенно невозможная. Будто все умерли, а он, Элий, остался на Земле один. Он накинул куртку на плечи, вышел на улицу и присел на мраморные ступени. Ветра не было. Деревья ещё не начали распускаться. Чёрное кружево из голых ветвей на фоне гаснущего неба вызывало недоумение. Почему так трудно в этих краях возрождается жизнь?

Вышла Клодия и села рядом. Закурила. Она переоделась в женское платье. Но в платье она выглядела куда нелепее, чем в мужской тунике и в брюках. Немолодая грузная женщина с коротко остриженными волосами.

– О чем ты думаешь? – спросила гладиаторша.

– О Постуме, – ответил Элий. – Я всегда о нем думаю.

– А Летиция?

– Она забыла.

– Затаила обиду?

– Нет. Просто забыла.

– Элий, я скажу тебе честно-честно. Я тебя всегда любила. Хотя ты не для меня. Но какое это имеет значение?

– Ты же пришла в школу ради жениха. Хотела его спасти, – напомнил Элий.

– Должно быть, так. Но увидела тебя – и влюбилась. Ничего не могла с собой поделать. Может, я и проиграла тот бой из-за этой проклятой любви.

– Ну вот, я виноват ещё и в этой смерти, – вздохнул Элий.

– Ты ни в чем не виноват. Запомни это. Желания – это ловушки. Элий, ты всегда был поклонником стоиков. Так скажи, что делать с этими дурацкими желаниями? Неужели надо научиться не желать вовсе?

– Если не желать, можно стать неуязвимым. Но если не желать – то, значит, и не сделаешь ничего. Будешь лишь исполнять то, что прикажут. То есть служить чужим желаниям.

– Так что же делать?

– «Справедливость во всех действиях, причиной которых являешься ты сам…» [49]

– А, ну конечно же, Марк Аврелий! А сам-то, что ты сам думаешь о своей жизни?

– Играю в кости.

– Не поняла.

– Видишь ли, я так и не знаю, какое желание для меня заклеймил Юний Вер. Но это желание защищает меня, пока не исполнилось. Оно спасает меня раз за разом. Исполнение ждёт своего часа, но час не наступил. И я жду. Но чем больше чудесных избавлений, тем больше напряжены нити судьбы. Я столько раз спасался в самых невозможных ситуациях, что нить моей судьбы натянулась тетивой. Лишь только загадочное желание исполнится, я умру. Я постоянно о нем думаю. Оно стало моим дамокловым мечом и моими танталовыми муками. Сначала полагал, что задуманное – это рождение сына. Но сын родился, а я не погиб. Потом явилась другая версия. Может быть, это смерть Руфина? Нет, я не желал смерти императору, хотя он бросил нас погибать в Нисибисе. Но Вер мог пожелать, чтобы я пережил и Руфина, и Александра. Опять не то! А что если желание звучит «увидеть сына»? То есть увижу Постума и умру? Скорее всего, я опять ошибаюсь. Но стремясь к чему-то, внезапно ощущаю в груди мертвенный холод. Из тысяч желаний одно несёт смерть – но я не знаю, какое. Оно, как зрачок невидимой винтовки, который постоянно нацелен на меня.

– Не гадай, – попросила Клодия. – Мы все так живём – самые дерзкие желания нам сходят с рук, невинные шалости оборачиваются внезапными бедами. Наверное, каждый из нас должен что-то исполнить, чтобы умереть. А может, и не каждый, но только некоторые.

– А вдруг десятитысячный Венерин спазм приговорит меня к смерти? – усмехнулся Элий.

– Ну нет! – запротестовала Клодия. – Вер не мог загадать для тебя такое малое число. Уж как минимум тысяч пятьдесят.

– Не многовато ли?

– А ты их не считаешь часом?

Они засмеялись.

– Элий, можно тебя спросить? – Он кивнул. – Зачем ты наказал себя изгнанием? По-моему, это…

– Нет, друг мой, я не наказывал себя. Я заключил с богами договор. Чтобы обезопасить мир – только и всего. Я не возвращаюсь в Рим – они не позволяют Триону взорвать его бомбу вновь. Понимаю, это несколько старомодно – пытаться с помощью богов решить свои проблемы. Но я ещё не научился полностью обходиться без их помощи. Хотя и стараюсь.

Весь мир спал. Время остановилась. Никого вокруг. Тишина. В такую ночь легко говорить о богах и заветных желаниях.

– Ты надеешься, что твоего договора, твоей жертвы хватит для того, чтобы удержать в узде этого безумца?

– Это была не такая уж малая жертва, – заметил Элий.

– Ну хорошо, изгнание. Но зачем выходить на арену?

– Я – гладиатор. А гладиаторы слышат зов арены. Будто отдалённый немолчный шум прибоя, – улыбнулся Элий. – Но это так, отговорка… Сказать правду? – Он вновь долго молчал. – Знаешь, я этого никому ещё не говорил. Ни Квинту, ни Летиции. Я сделал то, что делали римляне в старину, если хотели победить, а победа казалась невозможной. Они посвящали себя подземным богам. Себя и вражеское войско вместе с собой. Я посвятил себя Сульде. И теперь он вынужден постоянно сражаться со мной. И пока мы бьёмся друг с другом, нигде в мире нет войн. Все враждуют, ссорятся, плетут интриги, но нигде не воюют. Я будто держу войну на поводке. – Он вспомнил слова Сократа, и его охватила внезапная беспричинная тревога.