Елена Ершова - Рубедо [СИ]

Качнул пузырьком снова, и жидкость на миг блеснула золотом.

— Скорее же! — задыхаясь, проговорила Марго, сжав хрупкие пальцы Родиона. — Надо спешить!

— Вы готовы рискнуть? На кону вопрос жизни и…

— Разве не для того я показала вам лабораторию? — перебила Марго. — Не для того отдала тетрадь и «материю, сохраненную путем высушивания»? Однажды я уже едва не потеряла его! Вы не знаете, что значит терять близких! Отца! Мать! Не знаете, как это — остаться одной, без надежды, с опустевшей душой!

Она заплакала, приникнув щекой к руке Родиона.

Уэнрайт присел рядом.

— Вы правы, миссис. Придержите его за голову… вот так, — откупорив пробку, прислонил к потрескавшимся губам Родиона стеклянный край. — Теперь сделаем несколько глотков…

Рубиновая жидкость полилась в горло. Родион задергал кадыком, руки замолотили по простыне, так что Уэнрайту пришлось навалиться на него своим весом.

— Все, уже все! — пропыхтел он, отшвыривая склянку.

Родион вздохнул, роняя голову на подушку. Щеки его вспыхнули румянцем, веки задрожали и приподнялись.

— Он пришел в сознание! — вскрикнула Марго.

Взгляд Родиона скользнул по стенам, остановился на лице сестры.

— Ри… та, — едва слышно вытолкнул он. — Прости…

Вздохнул, сжимая пальцы на ее запястье. Затем его щеки побелели снова, и радость, вспыхнувшая было в сердце Марго, сменилась сосущей тревогой.

— Нет, — шепнула она. — Нет, нет! Говори со мной, слышишь? Родион! Не смей умирать!

По его телу прошла судорога. Взгляд обратился ввысь, лицо исказилось в страдальческой гримасе.

— Мамочка, — на выдохе простонал он. — Обними… Мне так… больно…

И больше не вздохнул.

Глаза его быстро стекленели.

Особняк фон Штейгер, Лангерштрассе.

Полиция нагрянула на рассвете.

Фрида, выскоблившая спальню от крови, отнесла таз под лестницу, но вскоре вернулась снова — взмыленная и перепуганная.

— Я им говорила, фрау, — сбивчиво затараторила служанка, — но господа полицейские отказались слушать! Просто вышибли дверь! Представляете, фрау? Они вынесли нашу дверь! Ах, Господи…

Марго тяжело поднялась, расправляя грязный подол и тщетно пытаясь пригладить встрепанные волосы. Она уже не плакала или думала, что больше не плачет — внутри нее надломилось и погасло нечто важное, словно кто-то снял щипцами нагар со свечи и ненароком потушил пламя. А потому — и Фрида, и медленно собирающий саквояж доктор Уэнрайт, и стены, и лошадка-качалка за сундуком, и кровать и, конечно, мертвый Родион — виделись будто сквозь выпуклое стекло.

— Я помню, — все еще всхлипывала Фрида, — вы просили не пускать, но…

— Пустое, — бесцветно ответила Марго. — Не все ли теперь равно?

Каблуки уже давили скрипучую лестницу.

Фриду оттеснили плечом, и вслед за черными шинелями в спальню ворвался запах мороза и пороха.

— Прошу прощения, баронесса, что так бесцеремонно ворвались в ваш дом этим ранним утром, — произнес негромкий и почему-то знакомый голос, — однако, я не без основания считаю, что вы скрываете беглого и очень опасного преступника. Вы должны немедленно сдать его полиции, в противном случае…

Голос осекся.

Настала тишина, которую прервал надсадный кашель ютландца.

— Простите, господа, — придушенно, прикрывая рот платком, проговорил Уэнрайт. — Вы опоздали.

— А вы, как я погляжу, вовремя, — зло ответил полицейский, и его серое лицо обрело знакомые черты майора Отто Вебера.

— Я опоздал тоже, — ответил Уэнрайт. — А потому уже ухожу.

— Не раньше, чем вас допросят, доктор, — и, обернувшись, крикнул через плечо: — Ганс! Петер! Сопроводите герра доктора до гостиной и ждите внизу!

Марго равнодушно смотрела, как полицейские встряхивают саквояж Уэнрайта, как увлекают за собой послушную Фриду, как щелкает дверной замок, оставляя баронессу наедине с Вебером и мертвецом.

Она подумала: какая теперь разница?

Подумала: как странно думать о Родионе — «мертвец». Есть в этом слове что-то неправильное и грязное, и сам Родион — похолодевший, недвижный, как колода, казался просто большой игрушкой вроде оловянного солдатика. А настоящий Родион, наверное, наблюдает за сестрой из-под кровати и зажимает ладонью рот, сдерживая хихиканье, чтобы в следующую минуту выскочить с веселым «Бу!», и долго смеяться, смеяться, смеяться над испугом сестры.

Марго криво улыбнулась и, приподняв покрывало, заглянула под кровать.

— Вы прячете еще кого-то?

Вебер заглянул тоже, не увидел никого, скривился и покачал головой.

— Маргарита, надеюсь, вы понимаете всю плачевность вашего положения, — заговорил он, заглядывая в ее лицо и пытаясь поймать ускользающий взгляд. — Я пытался предупредить вас ранее, но вы не слушали и не порвали опасные связи ни с его высочеством, ни с этим алхимиком, — Вебер качнул головой в сторону двери, где скрылся под конвоем ютландец, — и кроме прочего, покрывали преступную деятельность вашего брата. Я пытался закрывать на это глаза, рассчитывая на ваше благоразумие. Но пострадали люди, Маргарита. Умерли люди. Вы понимаете?

— Да, — ответила она. — Умер мой брат.

— Я соболезную.

— Вы стреляли в него!

— Ваш брат подложил самодельную бомбу! Он террорист, Маргарита! А вы — его пособница!

Марго застыла, глядя на Вебера плоскими глазами.

— Пособница, — повторила, пробуя слово на вкус — оно было солоно как кровь.

— Да, — Вебер тронул ее за подбородок, заставляя смотреть в свое строгое лицо. — Мне, правда, жаль, что вам пришлось это пережить. Но извольте выслушать. Я друг вам, не забывайте. И могу помочь.

Она молчала, пытаясь сфокусировать взгляд и уловить смысл в падающих, будто камни, словах полицейского. Вебер воспринял заминку как хороший знак и потому продолжил воодушевленно:

— Я, сколько мог, оттягивал обыск вашего дома. Мы не знали, кто на самом деле виновен в покушении, и кого ранили мои люди, но я сразу заподозрил, что в дело может быть замешан ваш брат. К сожалению, мои подозрения оправдались. И худшее, что вас, Маргарита, обвинят в алхимии, укрывательстве преступника и пособничестве предателям Священной империи. Прямо сейчас в этом кармане, — он прижал ладонь к груди, — разрешение на арест Родиона. Но он, к счастью, мертв…

— К счастью? — Марго отпрянула, привычно коснувшись пальцами запястья, но стилет лежал в сейфе рабочего кабинета, а в гостиной ожидали двое полицейских, и что делать теперь? Бежать?

Она обернулась к окну — в полураскрытые окна сочилась декабрьская стужа.

— К счастью, — повысил голос Вебер, — потому что еще месяц вашего брата пытали бы в карцере, а после все равно бы повесили на потеху публики. Вы можете думать о побеге, — Марго вздрогнула, и снова повернула к Веберу пустое лицо, — но это не спасет. Вас тут же объявят в розыск. Схватят. Будут допрашивать. Пытать. А после казнят.