Петр Иванов - Мы ничего им не должны!

– Хех, пся крев! Хех, хех… матка боска… Стой трус поганый! – как и все кавалеристы пан улан предпочитал седло и ноги доброго коня передвижению пешком и вот теперь ему приходится в полной мере расплачиваться за это упущение, да еще и тяжелые длинные сапоги предательски цепляются шпорами за траву и выступающие из земли корни давно заросшей почти до состояния звериной тропы узкой лесной дороги.

Александр в легкой по меркам 19-го века и удобной обуви – спасибо предусмотрительному Самойловичу, без особого труда оторвался от преследователя на добрых сорок метров и теперь настало подходящее время объяснить поляку "кто пропал, кто пан", тем более, что просека кончилась и впереди был виден почти непроходимый завал из упавших деревьев. Сашка добежал до препятствия, и повернулся лицом к сержанту, теперь есть в запасе есть несколько секунд, чтобы достать пистолет, изготовится к открытию огня. Но больше опытному стрелку, хорошо знакомому с материальной частью своего оружия, на подготовку и не надо – такие операции он проделывает не задумываясь, "на автомате".

Увидев, что удиравший ранее противник остановился и судя по всему, готов принять бой, подставившись под его саблю, улан радостно взвыл, словно дикий зверь, как хищник загнавший в ловушку долгожданную добычу. Сейчас его любимый клинок вдоволь попробует человеческого мяса, давно, почти месяц со дня последней стычки с бандитами-шуанами ему не доводилось никого рубить. Буквально на мгновение сержант остановился в своем порыве, заметив, что враг достает из-за выреза блузы какую-то небольшую железку, по виду – обычный цельнометаллический карманный пистолет и прицеливается. Но сержанту-улану не раз ходившему в лихие атаки на ощетинившиеся штыками каре пехоты и привыкшему к громоздким почти полуметровым кавалерийским "дурам", такое оружие на беглый взгляд показалось жалким и смешным. А внушительная дистанция, с которой глупый "шваб" собрался открыть огонь из этого ублюдка и совсем успокоила, усыпив последние возникшие подозрения. С такого расстояния пуля из слабого пистолетика даже одежду не пробьет, эти женские побрякушки опасны только при стрельбе в упор – он своей длинной саблей достанет жалкого и ничтожного труса раньше. Как и любой истинный кавалерист поляк сильно недооценивал возможности огнестрельного оружия, используя пистолеты только тогда, когда до врага нельзя было дотянутся клинком или пикой, это обстоятельство и сгубило пана. Он даже не попытался уклониться в сторону, чтобы затруднит своему противнику прицеливание, так и продолжил движение вперед, прямо навстречу собственной гибели, выписывая в воздухе саблей какие-то просто фантастические финты.

Александр застрелил преследователя хладнокровно, быстро и без особых затей и "ковбойства", точно так же как раньше машинально дырявил ранее мишени в тире. Хватило одного патрона, мозг врага умер мгновенно, пробитый насквозь пулей из ТТ, превратился в серую с небольшой примесью крови массу, но тело сумело продвинуться еще на несколько метров и только потом колени подломились и улан повалился навзничь. Длинная, красивая и острая как бритва сабля выскользнула из бессильной, немеющей руки и мягко воткнулась в лесной дерн, оставшись стоять вертикально, как надгробный памятник смелому, но чрезмерно спесивому и недалекому умом хозяину. Возвращаясь обратно на опушку, откуда они вдвоем начали этот смертельный забег, Сашка даже не прикоснулся к чужому клинку, он очень спешил – его товарищу могла потребоваться помощь.

Однако, на исходном месте, все как будто выглядело мирно и спокойно. Фигнер деловито собирал вещи: чайник, кружки, фляги, прочие жалкие остатки обеда, и вьючил дорожные мешки вместе с доской-контейнером на лошадей. Второй улан исчез бесследно, словно испарился и только тлеющий в костре кивер-конфедератка, да примятая во время боьбы трава со следами свежей крови свидетельствовали о том, что нижний чин Збышек совсем недавно отправился в те же самые дали, что и его сообщник-сержант, не бегать ему больше по борделям в поисках приключений.

– Мог бы и быстрее управится с паном! – сделал Фигнер беззлобный, но вполне заслуженный выговор подоспевшему Сашке, – Садись в седло, надо срочно уезжать отсюда.

Уланских лошадей они увели с собой, через несколько километров сделали короткий привал, и тогда спутник Сашки ловко разрезал своим ножом ремни сбруи и седла, освободив животных от обузы и от лишних примет заодно, теперь они "ничьи" или "вольные", пусть сами ищут себе нового хозяина. Тащить с собой в дальнюю дорогу такую явную улику, не было никакого смысла. Тут же и сменили "засвеченные" при последней проверке у драгун документы. Были они родом из Арраса, стали из Эльзаса, кому какое дело? Александра и вообще сделали в этот раз прусско-поданным, чтоб случайно под набор в ряды Великой Армии не попал. Надо запоминать новые имена и фамилии, но одно утешает – теперь нет необходимости косить под "дурака", и слава богу, ибо порядком уже надоело изображать придурка.

– Мешай при разговоре французские слова пополам с немецкими, примерно так многие и говорят в той дыре, – распорядился его спутник и немедленно привел пример, которому надо было неукоснительно следовать впредь, – Nein, monstsir oftitsir, rien fu!

В переводе с франко-немецкого жаргона сие означало примерно следующее: "Нет, господин офицер, я ничего не видел!" На таком убогом суржике изъяснялись неграмотные эльзасские крестьяне из глубинки, и он был вполне по силам Сашке, одинаково посредственно владевшему обоими наречиями. Сам же Александр Самойлович был по жизни полиглотом и одновременно неплохим актером, по крайней мере, везде умудрялся сойти за местного, если вдруг возникала такая необходимость. Для него не составляло большого труда сменить "южный" акцент, на северный "германский". Опасность разоблачения по дороге невелика, кто будет подробно расспрашивать проезжих? Да и в любом случае за общение с местными отвечает Самойлович, а на долю Сашки остается: "Да, нет, иди к черту…", для такого диалога с лихвой хватит и его скромных познаний в немецком языке.

Город они миновали еще засветло, пришлось местами проехать через растянувшееся поперек пути на несколько километров предместье, не было ни малейшего желания делать большой крюк. Судя по всему, сегодня был какой-то народный праздник, по декорированным флагами и фонариками улицам шатались изрядно подвыпившие мужчины разного возраста от совсем безусых юнцов, до солидных уже "молодых людей" с бородками и брюшком. У всех головные уборы были украшены разноцветными ленточками и цветами, последний раз такое Александр видел в Польше, во время какого-то местного празднества. Откуда-то слышалась музыка военного оркестра, игравшего бравые марши, а вдали на центральной площади у префектуры на разные лады гремели и рокотали барабаны. Люди танцевали, взявшись под руки, громко кричали, били каблуками ботинок в землю и по-ухарски заламывали шляпы, чтобы казаться веселыми, но что-то натянутое и неестественное было в этом действии. Они вели себя словно солдаты, получившие приказ петь песни и веселится. Многие из них плакали и ругались, но при этом не переставали петь, как безумные. Другие целовались, рыдали и тоже пели и орали что-то пьяно-неразборчивое, правда временами можно услышать выкрики: "Франция!", и "Наполеон!". Вот только девушек и женщин среди гуляющих по неизвестной причине было совсем немного, очень странно, поскольку слабый пол обычно составляет как минимум половину в любой веселящейся толпе. Ветер эпизодически доносил до слуха путников обрывки дроби отбиваемой по хорошо выделанной коже: "тра-та-та… тра-та-та… мы ведем с собой кота, чижика, собаку, Боньку-забияку… вот кампания какая". В одном месте Сашка невольно задержался, бросив мельком взгляд наверх, руки сами по себе натянули поводья, вслед за ним остановился и его спутник. На втором этаже в больших, в рост человека окнах, задрапированного местами национальным французским триколором двухэтажного особняка, стояли совершенно голые молодые женщины – ни единой тряпочки на белых и гладких телах, точно мраморные античные статуи в греческом храме. Девицы совершенно не стеснялись своей наготы и гордо демонстрировали проходящим и проезжающим внизу мужчинам свои "достоинства", как живая реклама порнофильма. Одна из них, миловидная, невысокого роста молодая брюнетка с курчавой, точно у негритянки копной волос на голове и маленькой родинкой у самого виска, едва заметив искривившиеся от удивления лица путешественников внизу тотчас отреагировала – немного присела на полусогнутых ногах, но не до конца, не на корточки и быстро раздвинула колени как можно шире. Затем она как-то совсем неизящно, по-скотски или по-животному раскорячилась, подавшись тазом далеко вперед. В финале этих манипуляций девица широко развела и растянула в стороны пальцами складки своего женского полового органа, выставив все так называемое красно-розовое "естество", или как еще французы любят выражаться – "туннель любви" на всеобщее обозрение публики… Другие бабенки наверху, от такой дикой шутки товарки весело захохотали и заржали, точно молодые кобылы на первой случке с жеребцом. Увидев смущение Сашки и его попутчика, девки дружно, как по команде призывно затрясли весьма внушительными бюстами – "только мячики прыгают", в точности как в одном пошлом рекламном слогане НТВ времен горбостройки.